В угодьях слез наследством населенных,
Фирс-Насморк брел средь беспризорной тьмы —
изгой-избранник алых носоглоток.

Я удивлялась прибыли тоски,
игрушку позабытую всего лишь
заметив (здесь, в строке, — укус осы
и перерыв, оброненный совочек).

Утрату детской ручки описать
не удалось: поры предзимней дивность —
оса, со сна проведав слово “сад”,
над вздутьем кисти пристально трудилась.

Рука опухла. День клонил ко сну.
Строку б исправить — да оса мешала.
Не прогнала я острую осу —
как вспыльчивый привет от Мандельштама.

Явившийся из отчужденных звезд,
отринул все, что знаю и рифмую, —
“Вооруженный зреньем узких ос,
сосущих ось земную, ось земную...”

Я погасила лампу и спала,
диктант нездешний записав в тетрадке.
Откуда бы ни донеслись слова,
я их сочла наитьем синей арки.

...С утра Корытов, отрицавший власть,
схватился с бригадиром-моралистом.
Туманилась и распадалась связь
строенья с непричастным Метерлинком.

Мы оба были с ним посрамлены.
Чурались букв строптивые страницы.
Корытов красил синим валуны —
со зла иль в честь недостижимой птицы.

Пока на арку тратилась казна
и брег залива становился синим,
мою судьбу возглавила Коза,
весьма ее возвысив и усилив.

II. Отступление о Козе

Всем известно уже: это было, когда
строил синюю арку Корытов.

Фрагмент письма Беллы Ахмадулиной в редакцию журнала “День и ночь”

На крыльце на моем возбелела Коза,
с грязью долгих дорог на копытах.

Увидав, каковы ее стать и краса,
сочинители музык вскричали:
— Все мы — слуги твои! Княжь над нами, Коза!
Не оставь нас в беде и печали.

Нам наскучил бемоль, нам диез надоел,
мы к ногам твоим сложим клавиры.
Но капусты тебе не грозит недоед
и достанет десертной ковриги.

Стал блистателен день, стали люди не злы,
все исполнилось музыки дивной.
Есть у Бунина образ подобной козы,
изумительной и трагедийной.

На крыльце полнолунно мерцала Коза,
но порой, по прибрежной дороге,
отражая закат, несказанно красна,
шла со мною Коза в Териоки.

Одинаковы были у нас имена:
удручен синевой производства,
если зодчий Корытов окликнет меня —
для начала Коза отзовется.

Разъяренный, явился начальник Козы:
привязал ее к велосипеду
и повлек в направленье домашней грозы,
но не смог поборот непоседу.

Вновь Коза на моем утвердилась крыльце.
Сник хозяин ее одичавший.
Спать ложилась Коза, и, созвучно Козе,
сотрясался мой домик дощатый.

Становилась Корытова арка синей.
Снег был ранен сугробами марта.
Мы бродили под аркой с Козою моей,
как заблудшие призраки МХАТа.

Наш с Козою союз всем на радость крепчал,
но ученое сердце предзнало,
что любовь непреложно венчает печаль:
сборы, сумерки, запах вокзала.