Спектакль "Король Лир" (герцог Альбани)

ный человек, ЗНАЮЩИЙ человек, РЕЖИССЕР, а его-то как раз и не было. Вернее, он был, но где?! Шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам, люди рассказывали маме, что в этом небольшом еще пока поселочке кроме исконных коренных жителей и вот таких как мой отец приезжих специалистов-строителей, механиков, учителей проживает еще много ссыльных или “десятилетников”, как их все тогда называли. Они, осужденные по 58 статье, отсидевшие свои 10 и более лет, хоть уже и не за решеткой, но тем не менее бесправны: не имеют права голосовать, не имеют права работать по специальности, не имеют права выезда за пределы поселка и много еще чего не имеют.
Обязаны, кроме того, отмечаться каждый вечер в комендатуре, что вот он, мол, я, никуда не сбежал, никуда не делся. Хотя очень мудрено было куда-либо деться: окрест дремучая тайга и широченный Енисей, переплыть который можно лишь на катерочке, который ходит всего один раз в день, и рейсы эти в обязательном порядке контролировались тем же работником комендатуры.
И вот среди таких бесправных десятилетников, — рассказали люди, — есть тот, кто вам нужен. Ган Артур Яковлевич — профессиональный артист, светлая голова, человек изумительный. Его надо спасать. На общих тяжелых работах он совсем не приспособлен трудиться: одежды зимней абсолютно никакой, а морозы-то наши сибирские снисхождения не делают! И правда, вскоре мы увидели Его в колонне одинаково-серых, понуро шагавших людей. Колонна двигалась к заводу, где производились тяжелые работы по выморозке судов. На высоком, худом, чуть ссутулившемся человеке, называемом людьми уважительно Артистом, была огромного размера грубошерстная серая шинель, подпоясанная веревочкой. На голове — старая рваная шапчонка, очевидно, подаренная кем-то уже из местных жителей.
— Сергей, — глотая слезы, шепотом обратилась к отцу мама. — Ты вроде теперь как бы уж “начальство”. Умоляю, сделай все возможное и невозможное для этого человека. К тебе при

слушаются. Надо добиться разрешения работать ему в клубе!
...После долгих хождений делегацией из нескольких человек по инстанциям, после уговоров, звонков, согласований, заверений и поручительств — “врагу народа” все же разрешили (не в качестве платного режиссера, а просто как рядовому любителю) посещать клуб вечерами и участвовать в спектаклях.
Это была уже победа, и с этого дня началась новая эра в культурной жизни поселка. Клуб наш постепенно становился настоящим театром, с настоящими декорациями, настоящими по эпохе костюмами, с настоящими же артистами! Ведь все, кто соприкасался с Артуром Яковлевичем, постепенно, от репетиции к репетиции и становились таковыми.
Организовалась могучая кучка энтузиастов-фанатиков, которые, работая днем на основных производствах — на заводе, в больнице, в школе, — вечером очертя голову неслись в клуб. Там в перерывах между репетициями и чай кипятили, картошку варили, ели сами и кормили своих мужей и чад, привлекая зачастую и их к работе над спектаклями. Это были и те же “десятилетники”, и местные жители. Все перемешалось постепенно. Все подружились, стали как одна семья.
Для пьес нужны были декорации, и тут каждый натаскивал из дома что-то подходящее, у кого-то находились старинные стулья, у кого-то даже столик был с точеными ножками, а уж о роскошных старых дедовских самоварах или посуде и говорить нечего — у местных все это было. На заводе к тому времени открылся столярно-плотницкий цех — там с удовольствием принимали все заказы клуба: только давайте скорее премьеру!
Были поставлены пьесы Островского: “Без вины виноватые”, “Свои люди — сочтемся”, “Не все коту масленица”, “Светит да не греет” — ну и многие другие, суть названий которых мудрые русские пословицы и поговорки.
В местной небольшой еще библиотеке нашлись и пьесы Чехова, Гоголя, Пушкина, даже Шекспира, — из них тоже выбирал Артур Яков

Ган Артур
Яковлевич