изо всех сил...
Иногда ты водила меня в кино на последний ряд,
и там под одеждой твоей я искал стихи
и почти всегда находил.
В Москве я нашел тебя скучающей
на мосту,
в Москве ты была школьницей и на мосту
зубрила урок,
у тебя изменился цвет глаз, и ты заплела косу
и стала пошлей: тебе стал нравиться Блок.
Каждый раз когда я обнимал тебя,
ты вздыхала: “ах”,
ты все время болела, помешалась
на каких-то
уколах,
мы редко виделись, мы жили с тобой
в разных
домах
в разных микрорайонах.
И я потерял тебя, но снова нашел в Москве,
когда гулял один в обществе расшатанных нервов,
ты спокойно шла и в каждой руке
держала по нескольку — кавалеров.
Мое воображение трудно заподозрить
в неординарности,
поле его подобно аэродрому;
я подошел и представился сотрудником
госбезопасности,
ты оказалась блондинкой и звали тебя
уже по-другому.
В Москве ты была приезжей и повела меня
бродить по Арбату,
а потом пешком мы дошли до ГУМа,
ты была молчалива и любила Ахматову,
то есть стала очень разумна.
А потом ты пропала и я облегченно вздохнул,
снова стал писать стихи и складывать
их на стол стопкой,
снова полюбил музыку и тишину
и сделался хмурый и робкий.
И уехал в другой город и дело пошло на лад,
но сегодня на улице кто-то голосом твоим спросил:
“Чем вы так опечалены?”
Неужели это ты и жизнь потекла назад,
и у тебя черные кудри и ты любишь Северянина?
И я все-таки опять за тобой пойду,
и знакомое дыхание меня коснется,
расскажи мне, ответь: это ты или я в бреду,
или снова судьба надо мной смеется?

***
И мир как светильник зеленый расколот,
и все, что случилось, все поздно и рано,
простуженным горлом я чувствую холод,
исторгните воды сего Иордана.
На улицах вечер скучает. Народа

не так уж и много, все пусто и голо,
звучащая вечером вольности ода
не помнит глагола, не знает глагола.
Мне нечего делать. Ни водки, ни хлеба,
ни женщины нет, что любимой казалась,
за тем перекрестком нависшее небо
опустит на голову лапой усталость.
И кровь еле-еле доходит к предсердью,
и вот ожидание стало привычным,
сойти бы с ума мне за миг перед смертью,
чтоб стать ко всему, даже к ней безразличным.
В толпе, в суматохе есть главная сложность —
себя не забыть и в себе не теряться,
осталась последняя, может, возможность
остаться не выжить, всего лишь остаться.
Возможность жалея, желаю упрямо
остаться не выйти, пусть робко, не грозно,
но тише, внизу оркестровая яма,
смычки изготовились. Реквием. Поздно.

***
Милая моя девочка
у меня есть деньги и соседи мне не мешают
я скучаю по тебе и все мои вещи
и все мои дела по тебе скучают
я хочу к тебе хоть на сутки вырваться
но меня как будто зверька поймали
я транжирю деньги но они не транжирятся
потому что нет тебя чтоб они сбежали
Как ты живешь кто у тебя любовник
до какого часа он ночью с тобой не спит?

***
Я сижу в кафе и пью кофе
и без тебя у меня глупый вид
барменша на меня с любопытством щурится
я сижу угрюмый и злой дурак
и на улицах собаки надо мной смеются
я бы бросил в них палкой но я помню
что ты
любишь собак
я беру газету и смотрю заглавия
слоняюсь по городу день и ночь
и куда деваться мне совсем не знаю
я бы делся к тебе но ты меня не зовешь
дома на столе пепел и крошки
я не вижу их и потому не сметаю
в комнате моей живут три кошки
они все черные и я их не различаю
они мяукают всю ночь их никто не кормит
простыню измять без тебя так сложно
я сижу на стуле и щель в обоях
на что-то твое очень похоже.

ПРОРОК

Голос делаю все глуше —
громче восклицаю,
я хочу ходить по суше —