Но легко сказать — начну новую жизнь, да трудно сделать. Капитан теплохода “Александр Пушкин”, старый речной волк, холостяк Дмитрий Дмитриевич Буртовой разместил поэта в зеркальной одноместной каюте с маленьким рабочим уголком: стол, кресло, лампа, душ — напротив.
— Твори, выдумывай, пробуй, поэт! А мы тебе мешать будем, —захохотал капитан.
— То есть, как это?
— А так! Администрация объявила “Дни культуры”, вот мы и везём по прибрежным городам и деревням “на севера” танцевально-вокально-инструментальный ансамбль имени Бурденко. Слыхал? Была такая знаменитость. В честь его ансамбль и назван. Восемьдесят баб и десять мужиков! Так что готовься петь “Восемь девок, один я...” Ресторанная подсобка забита доверху винами и закусками, а что там конкретно — увидим и отведаем на торжественном ужине в честь мероприятия...
И заиграло корабельное радио “Камаринскую”, и высыпали на верхнюю палубу задорные девушки в цветастых сарафанах и задиристые юноши в красных рубашках, с балалайками в руках, и начали на потеху собравшейся у речного вокзала толпы выделывать кренделя и замысловатые коленца, да так, что зашаталась, заходила палуба ходуном от необузданной силы молодецкой...
Капитан Буртовой, в парадном костюме, стоял на мостике и командовал: — На баке! Отдать швартовы... На корме!.. -
Только отзвучала “Камаринская”, как раздались звуки традиционного при отходе марша “Прощание славянки” — и новая жизнь началась.
Одна из танцующих девушек показалась Михаилу ужасно знакомой. “Кто бы это мог быть?” — напряженно думал он, — Ба! Да это же муза с картины Филипчука! Неужели с неё писал картину? Надо будет спросить.”
Муза категорически отрицала знакомство с художником. У неё было экзотическое имя Бэлла. “Если хотите, зовите меня просто Белка, меня так все в ансамбле зовут...”
Плавание на корабле, начавшись торжественным ужином, продолжилось ежедневными торжественными завтраками и обедами. Река журчала за бортом — день, другой, третий... Свежий воздух пьянил, вино из ресторанной подсобки лилось рекой... Что поделать, ансамбль — люди молодые, столько энергии, танцуя по сельским клубам, тратят, как-то и возмещать надо... Волей-неволей пришлось чокаться за столом и поэту, иачавшему новую жизнь, и капитану.
— А ты не боишься, Дима, — спрашивал капитана разомлевший поэт, — что мы, злоупотребляя, так сказать, на мель сядем или ещё что? Как это поётся? “Однажды в полёте, однажды в полёте, однажды в полёте мотор отказал...”
— Да ты что? Да типун тебе на язык! С моим-то опытом? Да я на реке каждый камушек, каждый островок знаю! Веришь, вот сейчас, когда

корабль пойдёт через Осиновский порог, так я его проведу с завязанными глазами!
— Верю, верю, но от этого эксперимента, будь добр, меня избавь!
Но в капитана точно бес вселился.
— А-ну, пойдём со мной в рубку!
И встал он у рулевого колеса, и приказал первому штурману завязать свои глаза нарукавной красной вахтенной повязкой, и стал вращать колесо влево-вправо, комментируя каждый поворот.
С ужасом смотрел Михаил, как пенится за бортом, свиваясь в водовороты вокруг незримых валунов, холодная осенняя стихия, с содроганием отмечал, как заваливается корабль то вправо, то влево... И похолодел сам, когда услышал, как заскрежетало днище по камням, как загрохотал сброшенный якорь, как накренился теплоход, рванулся и замер в гробовой тишине.
Капитан сорвал с лица повязку и схватился за сердце.
— Ох, что это со мной? — Лицо его было бледным. На лбу выступили крупные капли пота. Первый штурман схватил телефонную трубку внутренней связи
— Судовой врач! Срочно поднимитесь на мостик!
Судовой врач Вера Ивановна Судачкова не заставила себя ждать. Тридцать лет проплавала она на судах Абаканского речного пароходства без единого происшествия. Пробу на камбузе снять, проверить санитарное состояние судна, медицинские книжки у плавсостава, переправить захворавшего пассажира на берег — это без проблем. Остальное время — читай медицинскую литературу, совершенствуйся: чёрная магия, белая магия, хатка-йога, агни-йога, НЛО, контакты с внеземными цивилизациями, парапсихология, трансцедентальная медитация...
— Так, — увидев побледневшего капитана, сказала она, — открыть двери в рубке, всем выйти, проветрить помещение! Вы — останьтесь, — сказала она Михаилу, — будете мне помогать!
—Все вышли из рубки и прильнули снаружи к стеклам.
— Положите его на пол, подложите что-нибудь под голосу... Что вас беспокоит Дмитрий Дмитриевич?
— Сердце заклинило, болит, сжалось и не разжимается, — бледными губами прошептал капитан.

— Может, укол сделать? — спросил Михаил.
— Никаких уколов! И никаких советов! — возразила Вера Ивановна, — Кто из нас врач? Только мануальяая терапия! Только энергия космоса, переданная от перцепиента к рецепиенту! — И вскинула она белые — в медицинском халате — руки над поверженным капитаном, и что-то зашептала, забормотала...
“Опять — “Женщина в белом”, — подумал Михаил, — неужели она поможет ему своими пассами?”