в видение? в сон? в бредовую явь? Автор не дает герою крепкого полного сна — это самое страшное испытание.
Получается, что автор здесь берет на себя функции искусителя, дьявола… Он искушает героя, как Сатана искушал Христа в пустыне.
Чарткову является три бреда… он три раза оказывается на черте. Автор готов принизить себя до дьявольских козней — ради произведения, ради его продолжения и развития. Тут развиваемым ребенком становится не только герой, но и все произведение в целом. Ради него автор-отец-воспитатель-Бог и жертвует своей непогрешимостью, всеведеньем и непревзойденным мастерством (банально повторяется три раза!).
В полном сне — герой предстает чистым и ясным перед Богом, он прощен заранее. В неполноценном — на грани реальности — видении сна герой становится добычей нечистой силы, которая знает его “пятна” и радостно цепляется за них, растравливает их, и самое главное для читателя — “не купиться” здесь на это мнимое грехопадение автора…
“Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится. Человеку, который вышел из дому в светлой праздничной одежде, стоит только быть обрызнуту одним пятном грязи из-под колеса, и уже весь народ обступил его, и указывает на него пальцем, и толкует об его неряшестве, тогда как тот же народ не замечает множества пятен на других проходящих, одетых в будничные одежды. Ибо на будничных одеждах не замечаются пятна”. (Гоголь, “Портрет”).
Сон — это такое место и такое время, где и когда сброшены будничные одежды и видны все пятна.
Для поэта вся жизнь в стихах — сон, сновидение-вдохновение…

Я хочу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть! (Лермонтов)

Жизнь для поэта может казаться ничтожной и незначительной и поместиться в двух строчках… а потом, когда начинается сон, тогда поэт чувствует настоящую, реальную жизнь, наделяет себя всемогуществом, безграничной свободой и самостоятельностью. Он может управлять всем, двигать свой сон, обмениваться своими снами — с кем хочет, с кем ему угодно, может дарить их…

Я подарю тебе свой сон,
Хочешь — повесь его на шею,
А хочешь — положи в карман…
(Ю. Вятчина)

Он даже может усыплять других людей, чтобы дарить им сны… ему уже не нужно создавать литературных образов — можно просто наслать сон:

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа её младая
Бог знает чем была погружена… (М.Ю. Лермонтов)

Или это на него, на поэта, кто-то насылает сон? Вдыхает в него сон? Вдохновение… Как у Пушкина — в “Пророке”… Там, где для поэта кончается сон, там кончается жизнь… воздух… дыхание. У поэта гораздо больше потребность в этом сне-вдохновении, чем у повествователя. Там, где нет сна, там нет воздуха и света…

Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал… (А.С. Пушкин)

Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, —
Быть может, юноша веселый,
В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество! (А.А. Блок)

Жизнь — тяжелый сон; сон — освобождение и свет… Глас Божий, священный мед поэзии, есть дыхание поэта, сновидение, либо ставшее единственной реальностью, как в лирическом стихотворении, либо сгустившееся до предела на пятачке-сцене среди романа или повести. Это — настоящая правда художественного произведения.

Школа № 106 “Универс”,
г. Красноярск

ИВАН КЛИНОВОЙ

СЕРЕБРА И ПРИЛИВА…

* * *
Разожми ладонь —
Пальцы — как ресницы,
Между них струится,
Как песок, огонь…

Разожми ладонь,
Нет, открой, как око,
Мы уйдем до срока,
Как в песок, в огонь.

* * *
Там, где птицы падают вниз,
Где ломаются крылья и нимбы —
Нехорошее место — там из
Водопада падают рыбы.