| << |  | Александр ЯКОВЛЕВ ГОЛОСА НАД РЕКОЙ     ЛЕСНОЕ И как стукнуло ей шестнадцать лет, так ударилась она в рев, 
        и рыдала пять лет днем и ночью. Отец, крепкий волосатый мужичина сорока 
        лет, известный злодей-душегуб, мрачный разбойник, жалел ее, полусиротинушку 
        — жену-то свою он давным-давно извел, сжил со свету белого. — Эка дурища, — ворчал Еремеич, принимаясь за щи, густо сдобренные солью 
        бесконечных дочерниных слез. — И на кой тебе муж? Да за ним так ли еще 
        взвовешь, ежели мужик попадется правильный.
 — Нет, батюшка, нет, родненький, — вспыхивала еще не выплаканными до конца 
        глазами Иринушка. — Я его жалеть все равно буду. Пусть хоть какой…
 За пять—то слезных лет такого ли батька натерпелся. И умолила его дочка, 
        затопила ему душу тоской-печалью невысказанной. Крякнул он, нахлобучил 
        малахай, вскинул на одно могучее плечо дубинку верную, в пятнах да расщепинах, 
        на другое — мешок пустой, дерюжный, объемистый. Да и отправился в засидку, 
        на место привычное, у трех дорог. День сидел, ночь коротал, без огня, 
        без пищи, без курева, сердце ожесточая. А на другой день…
 … как стало клониться солнце красное, как запели птицы вечерние, как склонили 
        головки цветы лазоревые, так и выехал на распутье добрый молодец, на распутье, 
        на судьбы решение.
 Приволок его мужичок в избу-то, развязал мешок, любуйся, дескать, доченька. 
        Посмотрела на добра молодца Иринушка, да от радости слезами и умылася.
 — Спасибо тебе, батюшка, — низко кланяется.
 Так и зажили втроем, да славно зажили. Не кручинился, не рвался к воле 
        добрый молодец, хоть и ехал по делам государственным. Лишь повесит, бывало 
        голову, вздохнетЮ да снова взбодрится.
 — Знать судьба мне вас послала, — молвит Феденька, — а ее не обойдешь, 
        не облетаешь.
 Вот прошло так-то три годка. И в те поры все плакала Иринушка, да только 
        уж от счастья неизбывного. Солоны щи ели батюшка да суженый. Доставалось 
        молодухе от Феденьки — за стряпню, за слезы бесконечные. На четвертый 
        на год пошли размолвки бранные, а к тому ж и Господь не дал им сына, дитятки, 
        не порадовал доченькой, хозяюшкой. А как стукнуло ровно пять годков их 
        совместной жизни-проживанию, бросилась Иринушка в ноги папеньке, да взмолилась, 
        слезою умываючись.
 — Не губи, избавь меня, батюшка, от постылого мужа ненавистного.
 Ничего не сказал отец-батюшка. Только крякнул, мол, было говорено. Нахлобучил 
        малахай,
     |  | 
   взял дубинку верную, взметнул на плечо мешок дерюжный, объемистый, 
        Вот пошел мужик к месту заветному, отпустил у трех дорог добра молодца. 
        Не обидел ни взглядом, ни окриком. Лишь дубинкою взмахнул — лети, птаха 
        вольная. Воротился Еремеич домой. А девка все рыдает. Да пуще прежнего. Плюнул 
        мужик, перекрестился. Рыдать теперь дочери до скончания веку бабьего.
   ВОД ВЕЛИКИХ ПОСРЕДИ Он принадлежал к числу тех счастливчиков, что еще могли 
        позволить себе потребление натуральных продуктов. И как раз в то самое 
        время, когда все уже поняли, что не худо бы остановиться. Остановиться 
        и подумать — что же лучше: прошлое или будущее? Во как стоял вопрос! И 
        все это прекрасно понимали. Но как в автомобиле с испорченными тормозами 
        дело было. То есть, можно и понимать, и иметь желание остановиться, да 
        только вот поди ж ты… В общем, будущее и тут оказалось сильнее всех в 
        перетягивании каната. Они, значит, все понимали, а оно тянуло их к себе 
        и тянуло. Со всем их пониманием!Ну а он отсиживался в укромном уголку. Сознательно отсиживался, никого 
        из себя не строя. И лопал натуральные продукты. Правда, уже консервированные, 
        но все еще в собственном соку. И по тем временам было это ох как не мало.
 Прибой у берегов его острова был тих и ласков — какой смысл бесноваться 
        Океану у такого крохотного клочка суши? Надо же и Океану где-то отдохнуть. 
        А солнце, запущенное на востоке, со свистом проносилось над островом, 
        не вникая в его убогую жизнь. И ухалось в воду за ровным, линеечным горизонтом.
 По вечерам, натрескавшись натуральных продуктов и справив нужды, он садился 
        в любимое (поскольку единственное) кресло-качалку лицом к натуральному 
        закату, сдвигал шляпу на лоб так, чтобы поля ее упирались в черенок уже 
        раскуренной трубки, и начинал размышлять. Вот над чем: как-то так случилось, 
        что во все времена солнце воспринималось как… солнце ( не смейтесь!). 
        И отличие одной теории от другой заключалось лишь в стремлении гонять 
        его вокруг Зем
    
      Скачать полный текст в формате RTF     | >> |