И не важно, кого опасались тогда,
КГБ иль крикливых соседей,
но запомнились словно века те года…
Ты поэт из великих — последний!
***
Изумленный взгляд заморской птицы,
ночь любви, которая не снится,
в молниях зеленые поля…
Это жизнь, и вся она твоя!
Можешь ты прожить ее угрюмо,
как в цепях средь скачущего трюма,
только потому, что средь менял
пять копеек утром потерял.
Ну, а можешь и прожить счастливо,
говоря цветам, шмелям спасибо,
радуясь речушке каждой всласть,
всякой малости, что удалась…
Это правда — от тебя зависит,
как тебя, унизит иль возвысит,
взяв за ворот, как орел, судьба…
Жизнь ведь никакая не борьба.
***
Как уходят из тюрьмы,
чтобы больше не вернуться —
прихвативши все вещички —
мы уходим навсегда
из придуманного мира
под названьем Революция,
где у каждого на лбу
светит красная звезда.
Но на свете вещи есть,
что с собою не берутся —
наша молодость и сила
там остались, навсегда…
Значит, снова мы вернемся
в мир с названьем Революция?
Только, может, на затылок
съедет красная звезда…
***
Яр от реки, отламываясь, движется,
водой подточенный и ветром темным,
к домишку старомодному, как ижица…
А в детстве он казался мне огромным.
И пел мой отче великанским голосом
про дальние моря в сплошных зарницах,
и мать стояла на крылечке с колосом,
где зерна — как глаза детей в ресницах.
Мир сузился до серой фотокарточки.
Хоть поцарапай — не вернуть былого…
Лишь пудель стриженый в нарядном фартучке
стоит на улице и плачет снова.
***
Когда мычит глухонемой,
лицо так страстно искажая,
мне кажется — смысл громовой
в его словах… но речь чужая
невнятна, непонятна нам…
должно быть, воздевая руки,
он говорит самим богам
про жизнь, исполненную муки!
И верить не хочу врачу,
который исцелил немого.
Тот будто б, помолчав немного,
шепнул: — Пиджак купить хочу.
Должно быть, от смущенья он
сказал слова, чтоб всем понятней?
Нам так привычней и приятней —
и этот мелок и смешон!..
***
Гале
Мы близимся к бездне, в которой когда-то
блуждали, не зная друг друга,
но есть еще желтые листья заката
и книжек листаемых вьюга.
Но есть еще радость и есть еще тайны
в любимом взлетающем взгляде…
Но праздники все уж давно не случайны,
и траур — не глупости ради.
Сегодня прощаемся мы не с вождями —
с отцветшим в лесу красодневом.
И вместе с сороками и муравьями
стоим под раскидистым древом…
Сегодня прощаемся мы обреченно
с речонкой, убитой бетоном.
И белок, и лис, и оленей колонна
уходит в леса за кордоном…
Сегодня прощаемся мы и с собою —
мы были ж недавно другие…
мальчишка седой да с девчонкой седою
среди равнодушной России.
Давай поцелуемся, хоть поцелуи
опошлены льстивою властью…
мы скоро уедем в Россию другую —
она недалёка, по счастью…
С крестов или звездочек перелетая,
в ночи золотистой мерцая,
тебе передаст мой привет, дорогая,
иль птиц, или бабочек стая…
Их стрекот как будто у старой машинки,
с которой смотрел я в запруду.
Но в нежных словах не допустят ошибки —
все точно: люблю… не забуду…
***
Уронила птица черное перо,
а сама мне показалась белой…
То ли свет на ней горел остро
в бездне предвечерней, в бездне смелой…
Пало белое перо к моим ногам,
но кружила в этот раз ворона…
Мрак ее окрасил, или в небе там
шла война — и шла она бессонно?..