Евгений ЧИГРИН

ИЗ ДНЕВНИКА
ОСТРОВА САХАЛИН

***
В сумерках островные деревья цвета йода,
Безжалостно треплет охрипший ветер, погода -
Лютая... И если бы форму имел мороз,
То б выглядел круто - имел бы мускульный торс,
Ловкость Арнольда, голову философа Рима,
Глаза наглее, чем у дворника Никодима.

Что-что, а мороз на Севере - это особстатья,
Говорил ювелир Ашхенази, поддакну и я,
Содержимое градусника падает вниз
Неукоснительно. За моим окном - птиц
Виден полёт, как их, певчих, мороз не берёт?!
Холод объял пространство. Снежная масса. Лёд.

Если чему и учит нас Север, то не роптать,
Не ожидать лучшего, также не паниковать,
Например, в тайфун, где почти в четырёх шагах
Затаился лукавый, по имени - Страх.
И посему бороться надлежит только с ним,
Как произнёс вышеупомянутый Никодим.

В зимнее время можно прожить даже неделю,
Не выходя из дома, дольше лежать в постели,
Слушая звуки стылого гиперборея,
Берущего звонкий диез, почти сатанея,
Иногда подражая фригийскому ладу,
Выдавая в простор длительную руладу.

Можно прожить и месяц, узнавать из эфира
Основные расклады заоконного мира -
Коллизии войн, землетрясения, цены,
(Их неизбежные, как всегда, перемены
К худшему, заставляют
ваш мозг припомнить, сколько
Осталось в наличии и вздохнуть, да и только).

Ну и на это можно мысленно плюнуть. В мире
Бывает хуже, пока я бряцаю на лире,
Время приносит сводки - двенадцать убитых,
Два пассажирских лайнера “случайно” сбито,
Семнадцать банков ограблено, а два банкира
Ушли навсегда ввиду непомерного кира...

Вот и ночь. Внезапно сдаёт позиции непогода.
Крупные звёзды рассыпались по небосводу,
Нагие деревья утонули во мраке,
Голоса затихли, лишь бродячей собаки
Гортанный рык - растворяется в тишине,
Всё в округе застыло, словно бы в полусне.

***
Красный, как мякоть арбуза, закат.
Облака висят беломраморной массой.
Памятник генералу, фигурки наяд,
Асфальт, пропадающий вдали трассы.

Город оброс тишиной. Даже пчёл
Можно услышать жужжание нудное.
С полдня до самого вечера опалён
Зноем был день. И в воздухе сонное
Что-то настояно. Клонит ко сну
И абрикосовым запахом улицы
Вечер наполнился, и грезишь: одну
Здесь ожидал когда-то прелестницу,
Здесь или, может быть, возле дворца,
Где чаровницу - гречанку - красавицу
Польский барон Вишневецкий сбросил с крыльца.
Только вот этим смог он прославиться.
( Так написал летописец один,
Местный присяжный из бывших корнетов).
...Город, впадающий в сумерки, нелюдим,
С каждой минутой всё менее света.
Менее света. И на витраже
Храма уже не увидеть Спасителя.
Время мечтателей, странных слов ворожей,
Новых пространств господ сочинителей.
Час рукокрылых летучих мышей
И домовых, что приносят удачи,
Жёлтых, как горечь разлук, чужих фонарей
И нарастающей темени ночи.
В памяти эти детали, как сны
Города, из которых выбыл
Я, то ли век, то ли два, точней - из весны,
Всё остальное - бессмысленность, небыль...

ВОЗВРАЩАЯСЬ К РЕАЛЬНОСТИ

В её меланхолическую почву мечтаний
Месяц цезарей подбрасывает утренний свет.
И то, что казалось явью в ночных состояньях,
За одну минуту сходит на нет.
И она понимает, что мостов к жизни новой
Из растаявшей темени перебросить нельзя.
С ненакрашенных губ слетает бранное слово,
Словно вдогонку кому-то грозя...

ДВОЕ

Местность давно в руинах. Сошедший с ума зоолог
Ищет следы рептилий, которых в помине нет.
Два года назад был город. Нынче панует холод
Над свалкой, нищетою... Сонный брезжит рассвет

Над тем, что стало забвеньем, пеплом и прахом битвы -
Той, что запишут в реестр сладкозвучных побед.
Шепчет ослепший лекарь (кому - неизвестно) молитвы,
Стоя спиною к месту, где более сотни лет

Храм возвышался белый, он гордость архитектуры
Представлял в сих широтах! Теперь только груда камней,
И тишина безразлично проходит сквозь сонмы дней.

Да ещё эти двое - престраннейшие фигуры -
Теперь уже бывшие представители мирных наук.
Холод. Набегающий ветер.
Солнца огненный круг.

о. Сахалин