В тесном вагончике собрались всем лагерем. Совершенно неожиданно мне, как старшему по возрасту, предложили произнести первый тост. И впервые я не растерялся: “За арктическое гостеприимство!” Хозяева, польщенные, встали, как по команде. Мы тоже. Чуть не прослезились. Уж очень естественно и задушевно все получилось.
На второй день нас разбудил повар Вася: “Идите на камбуз завтракать. Еда на плите — первое и второе. Сухари на столе. Остальное — на складе. Последнее предложение нас несколько насторожило. “Остальное на складе” — как это следовало понимать? Но, заходя на камбуз, отметили, что склад открытый и устройство дверей даже не предполагает их закрытие на замок.
В тот же день мы поняли, что все живут здесь, как при коммунизме. В складе учет не организован, приход и отпуск товаров не фиксируется. Но тем не менее и дефицита каких-то отдельных позиций не было. Каждый из жителей лагеря сам брал на складе что и сколько ему надо. Потом суммарная стоимость израсходованных продуктов в равных долях удерживалась с зарплат постоянных жителей базового лагеря.
Мы прожили в этом лагере девять дней, и наша попытка рассчитаться за съеденные продукты кончилась для нас неприятной сценой. Наши деньги топографы не приняли.
Эта система распределения продуктов в шренковском лагере демонстрировала свою жизнеспособность в течение более двух лет.
Теперь коротко об опоздании бутылок. В замысле командира самолета, везущего водку, в его тайных душевных устремлениях оказались нереализованными какие-то, только ему ведомые, идеи. И когда он прилетал выпивший, всегда, заходя на посадку, пытался “чиркнуть” колесами самолета по натянутой возле лагеря антенне так, чтобы колеса закрутились. Было ли это игрой на нервах или вполне серьезные намерения, сказать затрудняюсь. И реальную опасность этого, в сущности смертельного трюка, мне трудно оценить. Но две попытки “чиркнуть” по антенне видел в тот день собственными глазами. Старожилы потом уверяли, что этот трюк иногда ему удается. И еще видел, как этот командир после приземления выпал из самолета и не мог самостоятельно подняться. А я-то думал, что ходить по земле легче, чем летать. Наглядно убедился, что бывает и наоборот. Вот эти события и задержали наши бутылки.
Но в целом мы с летчиками жили дружно. Слетали на мыс Челюскина посмотреть на край земли. Отвезли на побережье рыбакам папиросы — у них кончилось курево. В общем чувствовали “в доску своими”.

За эти стоянки в лагере нам удалось наловить тридцать гольцов. Экземпляры легче пяти килограммов мы отправляли Васе на камбуз для текущего употребления.
Тридцать отобранных экземпляров мы засолили и уже почти закоптили. К нашему удивлению в лагере оказалась грамотно построена рыбокоптильня. Топливом для коптильни служили привозимые из Хатанги опилки.
В тот день мы всей группой посетили коптильню, всласть нанюхались и с удовольствием отметили, что “на нос” приходится по пять штук отборных, высшего качества копченых гольцов.
Решили их не употреблять в походную пищу, а ближе к вечеру закопать в рядом с лагерем расположенном естественном леднике и по окончании похода увезти в Норильск. Решили впервые вернуться с похода не как туристы с пустыми рюкзаками, а как порядочные мужики-добытчики с вкуснейшим продуктом.
Мы ушли готовить тару для переноса рыбы и долбить яму в леднике. В мыслях я уже половину добычи раздал знакомым...
Вскоре после обеда с Хатанги прилетел очередной “борт”. Летчики после посадки, о чем-то болтая, направились к радиорубке, но, почувствовав запах копченой рыбы, остановились. Затем, ориентируясь по запаху, вышли прямо на коптильню. Командир самолета, только теперь я в нем опознал “возчика” двух бочек Б-96, открыл коптильню и после восторженного возгласа крикнул через весь лагерь замешкавшемуся возле “Аннушки” бортмеханику: “Витя, быстро мешок! ...Нет, тащи два!”
Мы, как вкопанные, издали наблюдали, как наши гольцы один за другим исчезали в принесенных бортмехаником мешках.
Постоянные жители лагеря в действиях пилотов ничего предосудительного, видимо, не находили и продолжали заниматься своими делами, как будто бы ничего необычного не происходило.
После этого я за арктическое гостеприимство ни разу не поднимал свой бокал. Но в чисто человеческом плане вспоминаю тех ребят-топографов всегда с искренним уважением и теплотой.
Нынче, говорят, Арктика стала уже другой. Перестроилась.

г. Норильск