* * *
Ширятся, гнутся дугами ветви рябины, отягчённые тугими гроздьями,
шевелятся дроздами-думами; очеловеченные уподобляются наблюдателем разуму
при уловлении слов языка в ответную велению музыки фразу, когда пернато
и жадно слетаются они к завлекательным ягодам: то снизу из трав, то из
высока снов, – каждую осень по-разному.
* * *
Отсвистел ветер, вымел остатки листьев; сад опустел, будто
бы вымер; но это не так, – в почки он затаясь, открывается небу прогалами,
доверху и сверх того по ночам наполнясь: тугодуму и тугоуху – молчаньем,
и – музыкой (в тон и такт настроения-состояния) многим оконно чутким из
тех, что – печальны.
* * *
Прочтя у Пришвина об аромате Фиалковом какой-то там “секретной”
железы, решил наивный и дотошный наблюдатель охотник самолично в этом
убедиться: ну и понюхал под хвостом застреленной лисицы, – познал “амбрэ”
и, вволю поблевав под ивовым кустом, сказал напарнику: “Нe верю больше
никому из литераторов”.
* * *
Найденная, либо заказанная, – в мастерскую завезена глыба; кусками околота скука углов; производная слуха и зрения форма оголтона, – кельмою выявлена; да только не та, не первозамысла, а внезапная – камня фактурой и волею настроенья подсказанная; долго ли, коротко, – вырезана и готовая на бульваре у моря выставлена отполированная розово-мраморная скульптура, автором названная: утро-волна.
г. Старый Оскол
ДиН память
Евгений ВИНОКУРОВ
КАЗНЬ
От страха холопы ползут окарач,
но смачно плюет на ладони палач.
Народ что есть силы на плаху напер...
Оперся палач на веселый топор.
– “Подвинься-ка, старче!”
– “Ты, баба, постой!..”
Нет зрелища ярче
той казни простой!
Нет зрелища слаще!
Ну, вот и конец!..
– “Такое б почаще...” –
бормочет юнец.
Домой огорченный приходит палач...
Топор был тупой. Не врезался... Хоть плач!
Стирает рубаху покорно жена.
Никак все не смоет с рубахи пятна.
Дала ему щец, разварного мясца.
Родные детишки жалеют отца...
И люди давно разошлись по домам,
Все так, как и надо: ракиты да храм...
Юродивый только, на то и юрод!
– Будь проклят, – кричит, –
православный народ!
БЕДА
Когда в ночи кричит больной ребенок,
а ночь душна, тяжка, напряжена,
когда плечей, усталых и согбенных,
уже не в силах распрямить жена,
когда на лампу примостишь газету,
и все окно в густых наплывах льда,
тогда поймешь, что мире мира нету,
нет ничего...
А есть одно: беда!..
* * *
В зале вкруг прекрасной Афродиты
пестрая туристская толпа.
Руки высоко у ней отбиты.
Нет в глазах хзрачков, но не слепа...
Потрясая непонятной позой,
пребывая где-то там в мирах,
мраморной своей ногой босой
попирает повседневный прах...
Как кувшинка посреди затона,
пестрою толпой окружена,
в мир идей невидимых Платона
смотрит немигающе она.
За окном кафешантана зданье,
казино и бар наискосок...
Вот она стоит, как оправданье
мира, что таинственно высок.