* * *
Андрею Чернову
Дерево, которое люблю,
одинокой птице уступлю,
песенку – усталому соседу,
перочинный ножик – кораблю...
Завтра я уйду или уеду,
послезавтра напишу: ну что ж,
я уехал, потеряйте нож,
взбейте море, птицу накормите,
отнесите дерево под дождь,
песенку от страха сберегите...
КОРЗИНКА
Оле
У птицы есть гнездо,
и есть нора у твари...
Я птица,
я и тварь:
есть у меня гнездо
и теплая нора –
я годы государю
на кухоньке своей
с утра и до утра.
Я чаще здесь пишу,
чем ем,
но реже плачу,
чем хохочу,
и здесь,
как жадный иудей,
я главное добро –
свои писанья – прячу
в корзинке для белья
из ивовых ветвей.
Я думаю, что в ней
(но бесконечно прежде,
чем я ее нашел
и привязался к ней)
по голубой воде,
звездой и рыбой между,
грызя свой ноготок,
плыл мальчик Моисей...
Смешно, но раз в году
меня светло тревожит
ветхозаветный сон:
на кухне, у стола,
сидит моя жена
и слез сдержать не может:
“Корзинка уплыла!”
Корзинка уплыла...
* * *
Среди миров, в сиянии светил...
Инн. Анненский
...но женщина проходит по земле...
У. Шекспир
Когда проснусь от яркого огня
капризной музы, не подвластной мраку,
люблю не женщину, спасавшую меня,
а женщину, спасавшую собаку...
Когда проснусь, чтобы найти во тьме
табак припрятанный, и путаюсь в пеленке,
люблю не женщину, что плачет обо мне,
а женщину, что плачет о ребенке...
Когда проснусь, окликнутый как брат
звездою дрогнувшей иль каплей дождевою,
люблю не женщину, которой я богат,
а ту, которая всю жизнь бедна со мною...
ДВОЙНИК
В нетронутые тьмы просторов мезозоя
мизинец заведя и пяточку введя,
он кажет мне лицо, веселое и злое –
гуляки и творца, сатира и вождя.
Он тычется щекой в тяжелые шпалеры
просторов и времен – затерянный во мгле,
он не заметил, как – сын Марса и Венеры –
он небо потерял и бродит по земле...
Еще весь мир таков, что – коль его наденешь,
как курточку, по швам он поползет и – щелк! –
застрянет на замке, но звук еще младенец,
а те, что есть предзвук, в дошкольниках еще;
и слова нет еще, и Вельзевул рассеян,
и истина его в огне, а не в вине,
и Моисея нет, но посох Моисеев
уже скрипит ему и ломится ко мне.
Еще России нет, но выклик был березе,
и Книга не шумит, но мир уже при ней,
еще не Пушкин, но – “малыш уж отморозил”,
еще не Мандельштам, но – “список кораблей”...
Пред-Книга, пред-Адам, Вергилий в пред-тумане,
пред – то, что плохо мне, и то, что хорошо...
Зачем он мне сейчас, когда на Иоанне
я память потерял, а смысла не нашел?
Зачем он скинул шлем в космической каюте?
Зачем он сдвинул люк в подводном корабле?
Зачем он мне сейчас – раскрывшему компьютер
под тяжестью звезды на маленькой земле?