ром уехал в Зеленодольск на открытие художественной выставки, где довольно много и его работ. Наверное, оттуда они поехали в Казань, к Пронину. Я промолчал, не показал виду и вернулся в обсерваторию, чтобы созвониться с Геной. Он к этому времени узнал телефон Поповых в Казани, но еще не звонил им. Позвонил я. Мне ответили, что Аркадий на столе, а Костя в морге. Была уже глубокая ночь...
Да, каково же нам было тогда! Я уж про свои чувства не говорю, но как сказать Парменовне, как привезти ей сына в гробу? А ведь пришлось везти... Мы с Валентиной, Костиной сестрой, и ее мужем нашли этот морг где-то на окраине Казани, пригнали туда грузовик, с памятником и гробом, и положили в него Костю, одев во все новое, окостеневшего, с большим проломом в голове. Поздно вечером во вторник мы повезли Костю домой, в Васильево. Здесь уже все было подготовлено Геной и другими нашими друзьями.
Представь, я не помню, когда были похороны: в среду или в четверг. Все как-то смешалось для меня в эти дни, я одеревенел и действовал наполовину выключенный. И похороны были какие-то странные. Приехало много людей из Зеленодольска, Казани, Москвы – знакомые, а больше незнакомые, в основном нашего возраста. Мы все неопытны, в похоронном деле, пришиблены событием, бестолковы. Не было обычных на похоронах распорядительных старух, и мы как-то не так все делали... Мне кажется, не было и торжественного похоронного шествия, просто брела за гробом огромная толпа плачущих людей... А музыка эта духовая!
Возле могилы все мешал-суетился какой-то полупьяный мужичонка, все торопил, первым уцепился за гроб, потащил его к могиле, оступился и полетел туда вниз башкой, чуть не выронив покойника, едва удержали... И вот тут, признаюсь тебе, Саша, вот тут, когда изо всех сил я удерживал гроб, чтобы предотвратить это дикое падение, тут напал на меня смех и колотит меня изнутри и корчит. А мне надо сдержать его и не показать даже виду и удерживать Костю, чтобы не вывалился он и не полетел вниз запутанный в покрывало, раскинув руки и ноги... Слава Богу, гроб-то держал не я один.
Во время поминального ужина как-то сама собой у художников возникла идея устроить большую выставку Константина, сначала в Зеленодольске, потом – в Казани, тут же образовалось нечто вроде оргкомитета. Пришибленные, мы с Геной мало принимали во всем этом участия в первые дни, но потом пришлось взять себя в руки: Клавдия Парменовна, хотя и держалась спокойно и мужественно, но очень нуждалась во всякой нашей помощи, и мы не оставляли ее одну, стараясь не мешать переживать горе. Какое-то общее движение, какой-то скорбный энтузиазм охватил людей и скоро, на одном дыхании была открыта большая выставка в Зеленодольске. У меня заболело сердце – невроз – и я провалялся около месяца в больнице, а когда вышел – началась организация выставки в Казани, в только что открытом Молодежном центре. Но об этом следуюший раз, Саша...”
...После похорон я пришел на место гибели моих друзей – это случилось на станции Лагерная. Здесь много железнодорожных путей, снуют маневровые тепловозы, слепят мощные прожектора... Платформа для электоропоездов расположена в центре этого хозяйства, и, как рассказывали мне путевые рабочие, Костя и Аркадий спешили на электричку. Было около

девяти часов вечера, довольно темно. К платформе вела дорога, пересекающая пути, друзья шли, о чем-то оживленно беседуя – дума за морями, а смерть за плечами. Смерть в облике скорого пассажирского поезда “Москва-Омск” вылетела из-за высокой пригородной платформы. Машинист, увидев людей, дал резкий сигнал, но в это время орали динамики оперативной связи совсем рядом с ребятами, гудок потонул в этом гвалте. Машинист понял, что тормозить поздно, и, наоборот, прибавил скорости, чтобы влететь на переезд раньше – и почти успел. Вскользь, чуть-чуть, самым краем, тепловоз задел Константина, но этого хватило... Страшным ударом отбросило ребят от полотна вбок и вперед на двадцать метров. Аркадий еще жил сорок минут, не приходя в себя, на лице у Кости так и застыло изумленное выражение.
...Я часто вижу сны, видел и тогда, и в этих снах мы с Костей продолжали наши беседы и прогулки. Днем мрачная истина его смерти все время со мной, во снах же все по-прежнему, Константин не изменился, он тот же, еще живее, веселее, но какая-то тень, какая-то мешающая мысль, беспокоящая догадка, как летучая мышь – бесшумно и неровно – налетает и уносится в пространстве сна. Сны эти приходили еще долго, иногда приходят и сейчас – так в электрической цепи с большой индуктивностью при внезапном ее разрыве возникают большие напряжения, пробивая дугой растущий промежуток разрыва. И рвется через дугу ток, оплавляя концы и тянутся силовые линии и долго еще шипит и брызжет искрами белый раскаленный металл...

Николаев – Казань, 1983 – 1997