Елена ПЕСТЕРЕВА

ВЕДИ... МЕНЯ

* * *
Теперь я знаю, из какого сора
Растут стихи, краснея – поспевая –
За солнцем тянет руки песнь хромая
Холодных крыш, щербатого забора

Из ржавой памяти, из тонких ломких листьев,
Из белых зорь, из ревности набатной,
Из детских кубиков – так многовариантно
Слова выкладываешь, вместо букв – лица.

Теперь я знаю: в силу уговора
Стихи растут из нищенских застолий,
Горелых дневников, любимой боли
И рваной пачки псевдо-беломора.

* * *

Еще походить под дождем проливным,
Еще позаглядывать в окна пустые
К недавним соседям, уехавшим в Крым,

Подумать о счастье писать назывными,
О зависти к ближнему. Листья листать,
Опять разбирая знакомое имя

По буквам, по звукам, по знакам, по пять
Раз в день возвращаться, зонтом ковыряя
То мокрую землю, то водную гладь,

То белое небо у самого края.

* * *

Слышу – и нет числа звукам досадно разным,
По выходным утрам играют в футбол за окном,
Снизу скрипит кровать в ритме
                                                 уже бесстрастном,
И мой сосед наверху до ванны идет босиком.
Вот он включает свет, и сразу же после – воду...
Ходит вдоль шахты лифт, ходят мои часы.
Слышу, как дождь идет – в любую почти погоду,
Как за стеной Rammstein под бочку ведет басы.
Балконная дверь скрипит –
                                          кто-то курить собрался.
Осенью двор метут, зимой – соскребают снег,
Летом качели ждут –
                         хоть кто-нибудь бы качался!
Рухнул обойный лист: звука почти что нет.
Чайник кипит. Свистит не хуже ничуть,
                                                          чем ветер.
Звуки людей и стен льются в единый шум.
К обедне звонят. Опять соседские плачут дети.
Я вовсе не слышу слов и ничего не пишу.

* * *

Положи мне лимону и сахару.
Передай мне, пожалуйста, ложку.
Ну, подумаешь! Мало ли плакали?
Ну, хороший мой, я понарошку.

Да, пожалуй, пьяна уж порядочно.
Неужели мы порознь жили?
В чашке след за пакетом заварочным.
Пепел. Перхоть. Плацкартные крылья.

* * *

С восьмого этажа широко видно:
Желтеют листья тоненькой березки
На крыше. Урожай пошел на вина,
А день – на убыль. И на прибыль – возраст,
А ты ни с кем не связан пуповиной.

Не жгут, но помню дух листвы паленой,
И леса дух грибной, грибковый, прелый.
Все возвращается, а птицы ждут полета,
Лень сделать то, что летом не успела.
Межвременье. Сезон цветенья кленов.

“П”

Первая проза маминых сказок,
Первая проба поэтов печальных,
Пенное пение свадебных масок,
Племя походное, пламя печатное.

Перешивать себе платья пернатые,
Пряжу и пряжки скупать у евреев,
В парной упряжке позор свой упрятывать,
Позднюю позу – на памятник мерить.

После – пожить хоть недолго порядочно,
Правду поведать потомкам пугливым.
Прах прорастет – и останутся ландыши,
И ПСС, как посмертный постскриптум

“У”, “Ж”

Меня никто не кормит завтраком:
Все больше, почему-то, ужином...
Мне мой любимый, Богом суженый,
Вновь указал на дверь наружную.
Я – еду дамой незамужнею,
В сорочке, худо отутюженной,
В метро, до ужаса запруженном
Толпою утренней. Завьюжило,
И в лужах тает снега кружево.
Соседка кашляет простужено,
И мир все уже, уже, уже.