ВКЛАДЫШ К МОЕЙ ТРУДОВОЙ КНИЖКЕ

Вот я умру, и вдруг оно заплачет,
шальное племя пьяниц и бродяг...
...Я был попом, – а это что-то значит!
Я был комсоргом, – тоже не пустяк!

Я был мастак с багром носиться в дыме.
Я с топором вгрызался в синий бор.
Я был рыбак, и где-то на Витиме
мой царь-таймень не пойман до сих пор.

Я был художник фирмы “Тети-мети”.
Я под Смоленском пас чужих коров.
Я был корреспондентом в райгазете
и свел в могилу двух редакторов.

Учил детей и им читал по книжке,
как стать вождем, диктатором Земли...
И через год чудесные мальчишки
мою квартиру весело сожгли!

Я был завклубом в маленьком поселке.
Поставил драму “Адский карнавал”...
И мой герой, со сцены, из двустволки,
убил парторга. В зале. Наповал.

Бродягой был и укрывался небом.
Банкротом был – не смог себя убить...
Я был... был... был... И кем я только не был!
Самим собой?.. А как им надо быть?..

* * *

Жизнь моя, поэзия, подруга...
Я в стихах тонул, горел и мерз...
Очи мне выклевывала вьюга,
хоть прошел под вьюгой много верст.

Скажут: поза? Да, возможно, поза...
Жизнь – она из поз и прочих крох.
Пусть сгниет раздавленная роза,
а в гнилье взойдет чертополох!

Я не жду бессмертья ни минутки,
мне дороже – пальцы на струне,
чтоб рядком сидели проститутки,
весело болтая обо мне.

* * *

Идеи дикие глотаю,
читаю Брема и Дидро...
Всю жизнь сижу, изобретаю
тарелку, ложку и ведро...

Мне Джемс Уатт – прямой начальник,
весь мир – не больше, чем товар...
Я изобрел утюг и чайник,
велосипед и самовар...

Я луч звезды разбил на звенья,
открыл породу новых рыб.
В пределах музыки и пенья
я изобрел тележный скрип.

Я с неба звезды не хватаю,
но плещет творческий экстаз...
и я опять изобретаю
топор, пилу и унитаз.

Я – исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым...
Мой мозг трагично н е и с п р а в е н,
и уж ничем н е и с п р а в и м.

ИЗ “ЧЕТВЕРОСТИШИЙ”

*
У ходиков – задумчивая рожица...
И маятник, как галстук на груди...
Им, может быть, сейчас идти не можется,
но гирька заставляет их идти.
*
Тюрьма на улице Искусства
сбивает мысли на лету.
Колючей проволоки сгусток
застрял у времени во рту.
*
Ах, довольны звери-птицы,
рады села-города:
уезжает Солженицын
за границу навсегда!
*
Жует, сопит и топчется,
сморкается в кулак...
Толпа – еще не общество,
хоть над толпою флаг.
*
Я перед нею не млею, не дрожу,
люблю ее, хоть будь она и строже...
Но если выбор – весело скажу:
Россия – мать, но Истина – дороже!”

* * *
Поэзия – не поза и не роль.
Коль жизнь под солнцем – вечное сраженье, –
стихи – моя реакция на боль,
моя самозащита и отмщенье!

* * *
К исходу лирической ночи,
как раз на коровьем реву,
бровями взмахнут мои очи
и шумно взлетят в синеву.

* * *

Ты брошена, разбита, искорежена,
над письмами закончился твой пост.
Душа твоя в конвертики уложена
и злобой перетянута внахлест.
Ты волосы болванишь чуть не наголо, –
смотрите, мол, а мне на вас плевать!
Ты стала узколицая и наглая,
слова твои – все “мать” да “перемать”...
Ты брошена, судьба – сплошные дыры,
и голос недоверием изрыт.