– Милиция чья? Ваша городская? Нет, она федеральная. И у центра должны головы болеть за своё хозяйство, а не у вас. Ваша задача – дать людям тепло, свет, воду, а милиция уже сюда не относится. Не подменяйте собой Москву, не стремитесь залатать все дыры в одиночку. Этого от вас не требуется.
– Господин Дутов, – вновь начал молоденький, – но у города есть и подшефная пограничная застава. Её же на произвол судьбы тоже не бросишь.
Губернатор недовольно поморщился:
– А застава чья? Городская? Охрана границы входит в компетенцию города? Не пытайтесь охватить всё и везде остаться хорошими. Застава – это дело государства, это не дело города. Остаются деньги от обеспечения основных нужд, тратьте на что хотите, хоть на освоение Марса, но только после обеспечения основных собственных нужд.
На этих словах Дутова я, левой рукой придерживая фотопапарат, правой достал из внутреннего кармана пиджака пистолет Макарова. Боковым зрением я видел, как из-за ряда видеокамер ко мне метнулась тень охранника. “Поздновато, батенька”, – машинально констатировал я это движение, разряжая обойму в губернатора.
Первая пуля попала в руку – Дутов пытался заслониться от выстрела. Вторая и третья пробили дорогую ткань его шерстяного тёмно-синего костюма. Четвёртая пошла в шею. Пятую я впечатал в лоб уже откинувшегося на пол губернатора. Потом меня сильно ударили сзади и очнулся я совсем недавно в глухом подвале без окон.
Возле меня уже час бьётся улыбчивый следователь. Он косит под моего друга, он лезет в душу и всеми силами старается показать, что совсем не желает мне зла. Наивный, он верит, что я ему верю. Я тоже улыбаюсь ему, я счастлив:
– Сегодня я избавил землю от одного из чудовищ.
Следователь слушает меня плохо, постоянно перебивая. Он пытается запутать меня, сбить программу:
– Но разве убийство метод?! Разве, не любя, нужно сразу убивать?
– Если молчит закон, если все молчат, то да. Иначе это будет соучастие в зле.
– Но ещё Ленин говорил: “Мы пойдём другим путём”. Есть масса конституционных путей, наконец. Есть демократические выборы.
Мне по-настоящему смешно. Я даже забываю на мгновение, как нестерпимо болит голова и ноют разбитые дёсны:
– Ленин? Вы это серьёзно? Да Ленин имел право говорить свои слова только после десятилетий народовольческого террора. Только после того, как зло узнало своё место, Ленин сделал партию загонщиков, которая затравила оставшихся зверей. К сожалению, не всех.
Следователю начинает надоедать игра в идеи. Он их не любит и боится, идеи мешают ему спать и смотреть порнофильмы на ночных дежурствах. Он снова и снова спрашивает. Отрывисто, несвязно.
– Фамилия?
– Иванов.
– Когда вступили в экстремистскую организацию?
– Я не являюсь членом экстремистских организаций.
– Кто твои сообщники?
– Все честные жители области.
– Кто помогал готовить преступление?
– Никто. Я всё сделал сам.

– Кто вместе с вами является в области членом РНЕ?
– Я не являюсь членом РНЕ и никогда им не был. Так же как никогда не был членом никаких других подобных организаций.
– С кем из членов РНЕ ты имел непосредственный контакт по делам этой экстремистской организации?
– Я не имел контактов с членами экстремистских организаций.
– Фамилия?
– Иванов.
– Гражданство?..
По мнению следователя, я должен раскаиваться, просить о снисхождении. Но правые не просят о снисхождении. Я знаю, что скажут обо мне: он – убийца, монстр, он убил молодого, перспективного политика, яркого бизнесмена, спортсмена, он осиротил маленьких детишек. Так уже писали про карающих ангелов “Народной воли” и зарвавшихся царедворцев. Пусть пишут!
Я не мог сделать многое. Я не Бог, не Президент и даже не Банкир. Но если справедливость выбрала меня своим орудием, почему я должен был отказываться? Ведь теперь не закроют многие школы и больницы. Ведь теперь какое-то время поостерегутся снова взвинчивать тарифы. Разве этого мало?
Я в тюрьме, скажете вы. Но я попал бы сюда в любом случае, сюда попадают все, кто открыто критикует губернатора. Так лучше уж попасть действительно за дело, чем за одно только неосторожное слово. Это очень глупо, но я вправду люблю людей, я жалею их, мне больно, когда их унижают и издеваются над ними.
Вы скажете, что другой губернатор будет не лучше. Пускай будет! Это уже не моя забота, об этом будете думать вы.

* * *

Сегодня меня убил какой-то недотёпа. Маленький, с большой головой и тоненькими ножками. Он долго надоедал мне, слепя вспышкой, а потом вдруг вытащил из кармана пиджака пистолетик.
Он убил меня первым же выстрелом, когда пуля пробила руку и вошла прямо в сердце. Но этот нелепый фотограф всё продолжал и продолжал стрелять, как в тире, упиваясь процедурой выстрела. И охранники хороши! Выжил бы, сразу всех поувольнял!
Змеёныши, одним словом! Из кожи вон лезешь, рвёшься, спишь по три часа в сутки. Бездефицитный бюджет сделал. А они всё недовольны: шуршат, сопят, грехи у меня выискивают. Больницы, школы я якобы хочу закрыть! Да не закрываю я их, а оптимизирую расходы бюджета! Неужели не понятно, что нельзя жить в долг.
Произвёл на копейку, так и живи на копейку, не жалуйся. Я тоже в студенческие годы вагоны разгружал, тоже с деньгами бывало туго. Но я же не кричал о том, что ректор – сволочь и не убивал его из пистолета!
Крикуны, истерики! Вот их методы: что не по ним – сразу за оружие. Думают, что если губернатор, так уж сразу и царь, и бог. Да у меня ответственность в миллион раз больше! Выжил бы, поплакал бы у меня этот фотограф горючими слезами! Мягкий я очень, вот в чём беда! Мягкий и добрый!