Александр ШОЛКИН
МАЛЕНЬКИЕ ТАЙНЫ БОЛЬШОЙ ИСТОРИИ
1. НЕЗНАКОМЕЦ
Летом 1971 года я гостил у бабушки. Сидели с ней за столом,
в маленькой избушке в большом саду. Она тихим голосом рассказывала о своей
совсем не легкой жизни.
Рассказ прервал неожиданный стук в дверь. Вошел мужчина. Поздоровался
и спросил:
– Что, не узнали меня?
Был он высокого роста, среднего телосложения, стоял, тяжело опираясь на
палку.
– Вы присаживайтесь, – ответила бабушка.
– Я Николай, друг твоего мужа, – сказал он, садясь на стул. – Помнишь,
начало 30-х? Подмосковье, полк, в котором комиссаром был Николай Алексеевич
Розов? А у того комиссара был командир Гуляев Михаил Васильевич. Мы были
друзьями, семьями дружили. Алевтину-то мою помнишь? У нас две дочки. У
вас дочь Тамара и сын Володя.
Бабушка вспомнила. Это было видно по тем слезам, которые стекали по ее
морщинистому лицу и медленно капали на фартук.
– Сколько же лет прошло, Колюня. Батюшки мои, – промолвила бабушка, вытирая
фартуком слезы. – Ну-ка, давай садись за стол пить чай. Ты будешь рассказывать,
а я слушать, – захлопотала бабушка у самовара. – Сашка, иди-ка, погуляй,
– сказала она мне.
Мне очень хотелось узнать, что это за человек, к тому же друг моего деда.
Я выскочил за дверь, обежал дом, залез в открытое окно и стал слушать.
– Как ты помнишь, меня арестовали в 35-м по доносу одной “гниды”, – начал
рассказывать Николай. – Через полгода отказалась от меня жена. От горя
чуть с собой не покончил. Через год мытарств отправили меня в лагерь в
300 километрах от города Свердловска. В декабре 37-го прибыла новая партия
“врагов народа” и среди них оказался твой Михаил. Радости от нашей с ним
встречи не было предела. На первых порах он бил себя в грудь, доказывая:
“Я же коммунист! Мне в 24-м сам Фрунзе рекомендацию в партию давал...”.
Успокаивал его, как мог. Убеждал, что это система, а не “ошибка партии”,
что не стоит писать никаких писем ни Калинину, ни Сталину, себе дороже
будет. Он немного приутих, но остался при своем мнении. О том, как тяжело
физически и морально было в лагере, говорить не буду. Самому до сих пор
тяжело вспоминать.
Не поверишь, в лагере у нас был свой подпольный комитет ВКП(б). Очень
крепкая организация из проверенных людей. “10 лет без права переписки”
– это не что иное, как возможность уничтожения человека без всяких проволочек.
Расстреляли – все. Списки на уничтожение составляла лагерная администрация.
Расстреливали почему-то зимой, по 10-12 человек в неделю. В ноябре 1939
года наш комитет узнал, что готовится акция уничтожения очередной партии
заключенных, куда были включены и мы с Михаилом. Я предупредил его, что
по решению нашего комитета он внесен в группу побега из 12 человек. Михаил
бежать отказал
ся. Мозги его так были забиты этой идеологией, оторванной
от реальной жизни, что никакие уговоры на него не действовали. Он говорил:
“Зимой вы все равно погибнете”. Надо сказать, что зимой нас, политзаключенных,
практически не охраняли. Да и куда убежишь, если до Свердловска 300 километров.
Я не имел права раскрывать всю организацию побега, потому что, в случае
провала, пострадало бы очень много людей. Мы передавали на волю весть
о том, что необходим “транспорт”. В побег всегда готовили на одного человека
больше. Лишний человек выбирался из уголовников. Как могли, откармливали
его для того, чтобы в пути убить и накормить его мясом беглецов...
За сутки до побега я еще раз подошел к Михаилу с просьбой не упрямиться,
а подчиниться решению нашего комитета, но все было напрасно. Вместо Михаила
в группу определили другого.
В назначенный срок прибыли собачьи упряжки. Ночью я и мои товарищи покинули
лагерь никем не замеченные. Почти двое суток добирались до жилья. Многие
были обморожены. У меня самого нет одного большого пальца и мизинца на
ногах. Сутки обогревались, отъедались, а потом уже по два-три человека
перебирались в Свердловск, где нам выдали паспорта под другими фамилиями.
Мне случайно попался паспорт с моим же именем, то есть Николаем. Фамилия
и отчество, конечно же, другие.
Я уехал в Краснодарский край. Устроился работать механизатором в одном
из колхозов. Осенью 40-го ездил в командировку в Подмосковье по обмену
опытом. Не вытерпел, сел в поезд и, как самый последний воришка, тайком
поехал в Москву посмотреть на жену и дочек. Только на вторые сутки увидел,
как из дома вышла моя бывшая жена в сопровождении дочерей. Им тогда было
10 и 12 лет. Еще где-то с полчаса стоял и смотрел туда, куда они ушли.
Стоял и беззвучно плакал...
Войну прошел в автомобильном батальоне (хотя мог бы из-за инвалидности
и в тылу работать). Был дважды ранен. Есть ордена и медали. После войны
женился на медсестре. У меня сейчас сын. Где моя бывшая жена и дочери
– я не знаю. С 40-го года их не видел, да и не пытался искать. Какой смысл,
если они от меня отказались? А я, Антонина, не виноват в том, что Михаил
отказался тогда бежать из лагеря. Он только сказал: “Если выживешь, найди
Тоню. Скажи, что я ее и ребятишек наших очень и очень люблю”. Прости меня,
что так долго нес тебе привет от Михаила, – закончил свой рассказ Николай.
– Ты сам откуда, Николай, сейчас-то появился? – со вздохом спросила бабушка.
Скачать полный текст в формате RTF