Владимир БАХМУТОВ
ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА
Меня всегда интересовал вопрос, – с какого возраста в ребенке
начинает работать долговременная память, когда, с какого времени он начинает
помнить о том, что с ним произошло, свидетелем чего он оказался. Вот что
ты, читатель, помнишь самое раннее из своего детства?
Это не беспочвенное любопытство. Я верю и не верю своей памяти. Дело в
том, что я, родившийся в феврале 1940 года, отчетливо помню, и эти картины
врезались мне в память сильнее, чем, что-либо другое, события грозной
осени 1941 года. Мне в это время было чуть больше 1,5 лет. Неужели это
возможно?
Сталиногорск. Середина ноября. По радио передают тревожные сводки с фронта.
Он уже рядом, – идут бои за Тулу, а это всего то в 60 километрах. Но Тула
стоит, как неприступная крепость. Последнее сообщение: немцы, оставив
непокорный город в своем тылу, прорвали при поддержке авиации оборону
50-й армии, захватили Дедилово и идут на Сталиногорск.
Помню полузатемненную комнату. На окнах – наклеенные косым крестом полоски
бумаги. На железной кровати с никелированными дугами спинок лежит под
стеганым одеялом бабушка Фекла, – дедова сестра. Ей неможется. На стене
над кроватью – большой круглый черный репродуктор с ребристыми головками
винтиков посредине. За окном слышны звуки далекой канонады.
Передача внезапно обрывается, из репродуктора слышится какой то шелест,
и сразу вслед за этим властный мужской голос, от которого мурашки бегут
по коже, громко произносит: – “Граждане, воздушная тревога!”. То ли из
репродуктора, то ли откуда-то снаружи, с улицы, раздается нарастающий,
дикий, заставляющий сжиматься сердце, вой сирены.
На городской окраине, – за Любовкой часто-часто забухали зенитки. А из
репродуктора теперь уже непрерывно, то громко, то приглушенно несется:
– Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..
В квартире суета. В коридоре за дверью возбужденные крики соседей. Кто-то
спотыкается на кухне о порожнее ведро и оно с бренчанием катится по полу,
слышны звуки торопливых шагов, испуганные восклицания.
Бабушка Фекла, услышав завывание сирены, спешно слезает с кровати, встает
на колени под образами в углу комнаты и испуганно крестится. Судорожно
всхлипывая, шепчет слова молитвы, беспрестанно кланяется, ударяясь лбом
об пол. Другая бабушка, – мать моего отца, – бабушка Наташа, бросив сердитый
взгляд на свояченицу, резким движением расстилает на кровати шаль и, мечась
между одежным шкафом, комодом и кроватью, начинает швырять на нее какие
то тряпки, платья, кофты, носки, детские распашонки, дедовы кальсоны...
Я с двумя постарше меня двоюродными сестренками, – Нелькой и Галькой,
сидим полураздетые на диване, испуганно смотрим на всю эту суету. От нео
бычного поведения взрослых нам становится страшно. Первой
начинает ныть Нелька. К ней немедленно подключаюсь я, создавая тем самым
довольно слаженный дуэт. Галька молчит, держится, – она старшая. Впрочем,
мы уже знаем, что если она заревет, так заревет, – нас двоих не слышно
будет за этим ревом.
Из другой комнаты, с шумом распахнув дверь, торопливо выходит мой дедушка
– Иван Гаврилович. Он в темнозеленой “сталинке”, синих брюках “галифе”
и белых бурках. Тщательно выбритая его голова сверкает, отражая свет лампы.
Была тогда такая мода в среде советских руководителей, – бриться “под
Котовского”. Нервно рассовывая какие-то бумаги в нагрудные карманы, он
сердито бросает сестре:
– Чего раскудахталась, как курица на насесте... Смотри, лоб расшибешь!
Вон ребятишек бы одела. Да выключите свет-то.
Дедушка у нас партийный. Работает, или, как он сам говорит, служит, –
директором ГорТорга. В бога он не верит и воспринимает бабушкины действия,
как дремучее невежество. Сам он, правда, тоже окончил всего лишь четыре
класса церковно-приходской школы. Но жизнь его основательно потерла со
всех сторон, был он человеком энергичным, сообразительным, и считал себя
если и не образованным, то, во всяком случае, – человеком знающим. Бабушки
такое мнение тоже разделяли. Однако, когда он, считая, видно, что не к
лицу ему, – бывшему председателю сельсовета в родной деревне, а теперь
вот – директору Торга держать в своем доме икону, надумал снять ее и снести
на мусорку, бабушки подняли такой шум, крик и так дружно пошли на него
с кулаками, ругая на чем свет стоит, что дедушка дрогнул и, махнув рукой,
отступился от своей затеи.
Сейчас – другое дело. Услышав его голос, обе бабушки замерли в ожидании
распоряжений. Мы с Нелькой тоже замолчали, – знали, что когда дедушка
сердитый, то за беспричинное хныканье можно и подзатыльник схлопотать.
Бабушка Фекла молча поднялась с колен и, не переставая креститься, засеменила
к дивану выполнять дедовы указания. Бабушка Наташа, завязывая в узел шаль
с вещами, вопросительно посмотрела на деда:
– Куда же нам? Может в подполье?
– Да ты что, мать, в своем уме? – тотчас откликнулся тот, критически оглядывая
бабушку, – да если он шандарахнет, от всего нашего курятника и мокрого
места не останется... Тоже мне, нашла бомбоубежище.
Скачать полный текст в формате RTF