провожающая сказала: “Глядико-сь, заяц в зубах у дядьки”. Екатерина Петровна несла в сумке трехлитровую банку с брусникой, боялась ее разбить, подскользнувшись, и на встречных-поперечных внимания не обращала.
В вагоне опять звучала песня про Афганистан, но припев был несколько изменен, порядок слов был таким: лети, письмецо, ты лети по домам. Выходило, что поэт и композитор учитывал маршрут электрички. Когда поезд шел из города, письмо нацеливалось на суровую горную местность. На обратном пути ему нужно было лететь в городские панельные дома. По разумению Екатерины Петровны, это было совершенно правильно: много городских ребят служат в горячих точках и надо постоянно успокаивать их мам, укреплять их в надежде и вере на возвращение сыновей в добром здравии.
Умудренная жизненным опытом женщина в тоже время понимала, что в поведении певца было нечто рыночное, меркантильное. Это проявлялось при продаже кассет. Но все неувязки, шероховатости перекрывались задушевностью песни.
Случилось маленькое происшествие. Через человека от Екатерины Петровны, у самого прохода сидел небритый парень в заметном подпитии. Когда он пошел курить в тамбур, его заметно покачивало.
Вернулся он в сопровождении двух милиционеров. Блюстители порядка продолжали, начатый в тамбуре, воспитательный разговор о недопустимости, так сказать, появления в нетрезвом виде на железнодорожном транспорте. Свою нотацию они стали оформлять как предупреждение, для чего достали нужные бланки. Парень капризничал, нес околесицу, всячески оскорблял милиционеров: “Менты поганые, и за это вам повесят по еще одной сопле?” “Не по сопле, а по лычке”, – спокойно парировали ребята в форме. “Да, я поставлю свою подпись. Пользуйтесь моей простотой, козлы”, – продолжал выпендриваться поддатый. Когда милиционеры уходили, он крикнул вдогонку: “Мусора вонючие!” На сквернословие зашикали.
Екатерина Петровна не раз наблюдала как таким вот “героям” на ее улице надевали наручники и заталкивали в “воронок”.
Эту милицейскую оттепель в электричке она отнесла на счет летящего письмеца.

г. Саяногорск

Андрей КЛЮЧАНСКИЙ

ПАМЯТЬ

А слово будет снова – “хорошо”.
В глаза вольётся дождь, простой и чистый,
и соль уйдёт в моря, и будешь ты прощён,
и на земле пожить ещё случится,
и возвратиться в образе Твоём,
новейший мир нащупывая робко.
Мир на душе лежит числом, зерном, письмом...
Открыть и прочитать...
Как слово ловко!
Неуловимое ловлю, поймал – и хорошо.
Неименуемое взял, обрёл, и стану этим...
И плоти плащ, и неба капюшон,
и дождь, прощающий твою слезу
и ветер...

* * *

1.

там, где травы правы в том, что они вместе
там, где ветер верит в себя, потому что я жив
небеса по земле растекаются
и земные покои – небесны
я открываю глаза, душу свою обнажив
теперь меня ни дать ни взять
                                        на все четыре стороны
насквозь дышу, насквозь живу, убей-меня-роди!
и там и здесь я был и есть,
рождения мои и похороны
все позади; проехали; не жди.

там, где травы правы в том, что они вместе
там, где ветер верит в себя, потому что я жив,
расплетаются, переплетаются заново
                                        книги явлений,
а книга одна и она у меня внутри,
в доме, где я забылся в книге,
которую Ты создал и дал мне читать...

...я отвожу себя от последней страницы,
ты улыбаешься мне и предлагаешь чай

2.

я хранитель несотворённых чудес
и вздоха тонкая обитель,
я обитатель здешний всех твоих небес,
читатель твой и твой любитель,
я каждый день придумываю велосипед
и еду прямо по твоим страницам
домашним существом дорогой насладиться,
продрогшим странником домой успеть.
я верю – ты не ось и я не спица
на колесе заветном вечности и мига,
ты собеседник мой, а мир да будет – птица.
ни дня без сотворенья птиц!
ни дня без сотворенья мира!