И начинает выбалтывать семейные тайны. Рассказывает, как с малолетства сутулился, а мы с отцом знай покрикивали: “Выпрямись! У тебя же горб вырастет!”. Если же посторонние советовали делать гимнастику и ставить уколы, то мы, надеясь на авось, дружно его жалели – сам, дескать, выровняется. Да и то сказать – мужчина лучше чёрта уже красавец. Отец читал Солженицына, мать – Василия Гроссмана. Где уж тут родного сына лечить. Всё бы ничего, только в девятом классе Пашу сбила машина. Сложный осколочный перелом. В итоге к сутулости прибавилась хромота. Подругу жизни Паша не нашёл.
Ах, зачем он позорит родную мать!.. Теперь уже я готова пустить слезу.
Одно радует. Эта плакса – не мошенница, не зубастая провинциальная щучка. Хотя... Всяко ещё может обернуться.

3.

Напрасно я боялась. У неё билет на завтра. И опять рёв. Скоро в нашей квартире лягушки запрыгают. А Паша утешает. Как без того.
– Ты чего? Влюбиться успела?
– Нет... Я бы не хотела, чтобы со мною так поступили...
– Хорошая, искренняя девочка, – умиляется Паша.
– Я приеду ещё. Я не брошу тебя, даже если выйду замуж.
– Не стоит. Я не хочу обмана.
– Какой обман... Я пойду только за богемщика. А эта публика зело гуляет налево. Я обязательно приеду, хазарский хан. Следующим летом... Или пораньше.
Странно – я почему-то верю. И Паша тоже.
Утром сырости как не бывало. Гостья по-турецки сидит на полу. На ней голубые расклешенные джинсы и белая льняная блузка без рукавов. То и другое – Пашин подарок. Гостья прикидывает свитер моего сына к старой газете – делает выкройку. В Сибири многие умеют вязать.
Вечером подают такси. Девушка подходит ко мне, тянет руку. Я вкладываю в пожатье остатки сил.
– Счастья вам!..
– Вам тоже, Белла Григорьевна. Поправляйтесь!.. Может, ещё увидимся!..
– Молодо-зелено? Или это “святая” взрослая ложь? Я врач. Я знаю – перелом не срастётся. Всё пойдёт по угасающей.
Паша утаскивает любимую в коридор.
– Знаешь... Не стоит целоваться на платформе. Скажут – гулящая, со старичком связалась. Ещё пристанут... Давай лучше я тебя здесь расцелую.
– Не возражает, зараза. Что ж... Пусть это будет единственный её недостаток.
На минуту Паша заглядывает в комнату.
– Не скучай, Белка. Скоро вернусь.
– Иди, иди! – кричу я. Долгие проводы – лишние слезы.
Дверь хлопает. Я шумно вздыхаю и опускаю веки. Гора с плеч. Теперь я могу умереть. Паша один не останется.

г.Иркутск

Лилия ЕГОРОВА

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

Опоздали с брудершафтом?
Так произнесем же “Прозит!”,
Пожелаем здравия друг другу.

Нынче – свет, а завтра в шахту,
Может быть, судьба нас бросит, –
Вкруг земли по замкнутому кругу...

Но еще не время шамкать
О подагре и склерозе,
Я не верю твоему испугу.

Вот уйду – наденешь шапку
И почувствуешь: морозит!
Через полчаса – заметишь вьюгу...

* * *

Трудностей много. Времени мало.
Кто-то сказал, и в душу запало,
Кто то сказал (иль это сама я?):
“Я – это то, что я выбираю”.

Нет, не поспоришь с мудростью этой:
Вечны – вопросы. Личны – ответы.
Пусть не рождаясь, но умирая
Я – это то, что я выбираю.

Не пересилить правде всей фальши?
Будешь молчать? До гроба? А дальше?
В терминах даже ада и рая
Я – это то, что я выбираю.

Вниз – это просто. Вверх – это трудно.
Надо решаться. Ежеминутно.
Повод подумать, стоя у края:
Я – это то, что я выбираю.

г.Казань