Томас БРУССИГ*
НА НАШЕМ КОНЧИКЕ СОЛНЕЧНОЙ АЛЛЕИ
(отрывок из романа)
ПОТУХШИЙ ЧИНАРИК ЧЕРЧИЛЛЯ
В жизни сколько угодно возможностей сообщить окружающим свой
домашний адрес, и Михаэль Куппиш, что жил в Берлине на Солнечной аллее,
снова и снова убеждался: название его родной улицы способно пробуждать
в людях миролюбивые, даже сентиментальные душевные порывы. На собственном
опыте Михаэль усвоил: именно в рискованных, чтобы не сказать критических
ситуациях Солнечная аллея почти неизменно оказывает благотворное воздействие.
Даже угрюмые саксонцы – и те почти все без исключения заметно добрели,
узнав, что имеют дело с берлинцем, который живет на Солнечной аллее. Тем
легче было ему внушить себе, что и на Потсдамской конференции летом 1945
года, когда Иосиф Сталин, Гарри Трумэн и Уинстон Черчилль делили бывшую
столицу рейха на сектора, упоминание Солнечной аллеи тоже наверняка свое
действие возымело. В первую очередь на Сталина; тираны и деспоты, как
известно, склонны верить в магическую силу слова. Вот и Сталину ни за
что не хотелось улицу с таким поэтичным, таким красивым названием – Солнечная
аллея – отдавать американцам, а уж тем паче целиком. И он заявил Трумэну,
так мол и так, советская сторона претендует на Солнечную аллею, а Трумэн,
разумеется, эти его притязания категорически отверг. Но и Сталин не уступал,
так что дело уже попахивало рукопашной. И вот, когда Сталин и Трумэн чуть
ли не носами друг в дружку уперлись, британский премьер поспешил встать
между ними, развел их в разные стороны, а потом уж сам подошел к карте
города, и с первого взгляда определил, что Солнечная аллея улица нешуточная,
больше чем на четыре километра растянулась. Черчилль, ясное дело, уже
привык во всем брать сторону американцев, поэтому ни у кого из присутствующих
и в мыслях не было, что он Солнечную аллею Сталину отдаст. Все знали:
сейчас он пососет свою сигару, задумается ненадолго, потом выпустит дым,
покачает головой и перейдет к следующему пункту переговорной повестки.
Но когда Черчилль действительно пососал огрызок своей толстой короткой
сигары, он с досадой обнаружил, что та опять потухла. А Сталин тут же
предупредительно поднес ему огня, и Черчилль, смакуя первый пых своей
сигары и снова склоняясь над картой Берлина, размышлял, как бы это Сталина
за такой его любезный жест должным образом отблагодарить. В итоге, снова
пыхнув дымом, он уступил Сталину шестидесятиметровый кончик Солнечной
аллеи и предложил перейти к следующему пункту.
Вот так, наверно, все и было, думал Михаэль Куппиш. Иначе зачем, спрашивается,
такую длинную улицу уже почти в самом конце надвое перерубать? А иногда
он даже и не такое думал: “Следи этот идиот Черчилль за своим чинариком
получше, мы бы, глядишь, сейчас на Западе жили!”
* На прошедших в этом году в Красноярске Днях немецкой культуры
состоялась встреча с современными немецкими писателями, авторами коллективного
сборника “Зебра”, изданного культурных центром имени Гёте.
Сегодня мы предлагаем вниманию читателей главу из романа Томаса Бруссига.
Михаэль Купиш всему стремился найти какое-то объяснение,
ибо слишком уж часто приходилось ему сталкиваться с вещами, которым при
всем желании никакого нормального объяснения не подберешь. К примеру,
вот он живет на улице, нумерация домов на которой начинается с цифры 387
– этому факту он не переставал изумляться. Еще труднее было привыкнуть
к каждодневным, когда бы он ни вышел из дома, унижениям, выражавшимся
в издевательском смехе капиталистических недорослей со смотровой площадки
на крыше многоэтажной башни, что нависала над их улицей с запада, – эти
буратино там оттягивались чуть ли не целыми классами и при виде Михаэля
начинали ржать, свистеть, улюлюкать, орать: “Смотри-ка, живой зонни!”
Зонни – это в смысле житель Восточной зоны. Или: “Эй, зонни, сделай ручкой,
мы тебя щелкнем!”
Однако все эти мелкие неприятности были сущим пустяком в сравнении с тем
поистине трагическим обломом, когда первое в жизни полученное Михаэлем
любовное послание порывом ветра выхватило у него прямо из рук и унесло
на нейтральную “полосу смерти”, где оно до сих пор так и лежит непрочитанное.
Михаэль Куппиш, которого все звали Михой (кроме родной матери, которая
в один прекрасный день ни с того ни с сего вдруг переименовала его в Мишу)
и который разработал теорию, объясняющую, каким образом у Солнечной аллеи
образовался ее коротенький восточный отрезок, имел также и другую теорию,
доказывающую, почему именно его годы в жизни нашего кончика Солнечной
аллеи оказались самыми клевыми из всех, какие были и какие еще будут.
Так вот: единственными домами, которыми был застроен наш кончик Солнечной
аллеи, были печально знаменитые дома серии К-За – многоэтажные бараки
с клетушечными малогабаритными квартирами. А единственными людьми, которые
согласились в свое время туда вселиться, были молодожены, гонимые и окрыленные
желанием обзавестись какой угодно крышей над головой и наконец-то уединиться.
Но вскоре после вселения они обзаводились еще и детьми, вследствие чего
в тесных клетушках становилось еще теснее. О расширении жилплощади нечего
было и думать: вместо метров власти считали только комнаты и
Скачать полный текст в формате RTF