цы в “Царь-рыбе”! Какая красота запечатлена! Какой речью!
В литературе ведь главное – речь... А она у Астафьева действительно исходит из таежной сибирской чистоты. Она дышит как ветер, шумит как бор, обильно волнится и журчит, как таёжная река – и столь же прозрачна, живительна. Эта речь ясно осязаема, эти слова отобраны и устроены, будто звуки великой музыкальной партитуры (а музыку, особенно классику, он очень хорошо знал и любил).
Читаешь и забываешься, и всё сразу вокруг тебя, и ты весь в этом. Не то что цвета и звуки – запахи осязаешь, дышишь, слышишь...
В советские годы – обездоленные правдой и поэтому жадно пытливые к литературе, душевно мятежные годы – каждая новая книга Астафьева становилась всенародным событием. “Печальный детектив”, помнится, читали за ночь, завтра передавая излистанный “Новый мир” другому. Говорили об этих книгах, спорили. Светочем пылала тогда серьёзная литература... Народ видел в ней всё замолчанное и придавленное властями, слышал переданный художником свой – не чей-то иной – голос; чувствовал повод для серьезного осмысления.
Астафьев выражал в первую очередь то, чем живёт, о чём смеется или печалится не столица или большой город, а Большая Россия – которая одна шестая света, бесконечная, глухая, исконная – та, что топит печку и растит картошку...
За это в ту читающую пору и прозвали их, писателей астафьевского направления, “деревенщиками”.
Народна вся великая русская литература, в том числе то большинство её, которое написано по преимуществу дворянами. Астафьевская литература, не уступая “дворянской” по глубине и правде, народна также и по происхождению.
Голос Астафьева – это не был голос кухонной болтовни или тёмной диссидентской истерики. Это был строгий, достойный голос Писателя.
Однако смеялся! Уж это он умел: кто из нас вместе с ним не хохотал, когда Паша Силакова в “Печальном детективе” наперегонки бегает? Виктор Петрович, мужик был “юморной”, если уж начинал иронизировать или озорничать – держись.
Сильный был человек. Огромного духа и энергии душевной. Фронтовик, сибиряк. Всё у него по правде. Даже ошибки и заблуждения.
А скольким людям помог! Сколько, не щадя времени своего и глаз, перечёл текстов, навыпускал всяких сборников молодых поэтов, книг прозы! И как бережно, с каким тактом! Сам столько раз битый и рваный редакторами, жалел он начинающего “словотворца”, текст его никогда не кромсал – чувствовал, у кого речь от естества, и не трогал её, как бы порой ни была эта речь по первости “разверстой на груди”... В Красноярске совместно со своими молодыми коллегами способствовал созданию и до последних своих дней опекал журнал “День и ночь” – издание по нашим дням уникальное, осколок былой интеллигентности, солидности в современной академической литературе, с незыблемым присутствием духовности. Он и издан-то в манере некогда всеобще знаменитых “толстых” журналов. Для скольких пишущих, мыслящих людей стало астафьевское благословенье судьбой...
Дорогой Виктор Петрович, какая жалость, что так и не сумел Вам лично выразить всю несказанную благодарность сердца моего. И в моей судьбе Вы поуча

ствовали: по сути дела, благословили на серьезное “словотворчество”, за что пожизненный поклон мой Вам и вечная память, и любовь душевная, и простое спасибо человеческое. И я (говорю это с гордостью везде и всюду) печатался в “Дне и ночи” по Вашему одобрению – самого искренне любимого моего писателя-современника. Никогда не забыть навечно счастливый тот момент, как открыл на почте бандероль из Красноярска и увидел журнал с первой в моей жизни публикацией, да ещё и с астафьевским вступительным Словом. После такого, как говорится, спокойнее и жить, и умереть. Уходя из своей жизни, мою Вы продлили – а скольким ещё!
Как всякий человек, творящий Добро в самом высоком жизненном слое – то есть с приложением огромного Дара Божьего, – много он, русский писатель Астафьев, страдал, много раз бывал мучим и обижен. До дна и из сладкой, но и из горькой выпил жизненной чаши.
А книги его светлы. Даже тяжелые и печальные книги. К Добру зовут. Зло ненавидят и в открытую борются с ним.
Потому вечны эти книги.
Светлая память Виктору Петровичу Астафьеву.

г.Москва