вой. Они враз (словно порыв ветра нагнул языки пламени) склонились над чем-то, что оказалось каталкой, осторожно подняли с нее и опустили на четвертую койку белый, не очень большой сверток. Потом фигуры хирурга и Замкнутой кривой выплыли из палаты, укатив пустую каталку, а третья – Зои – обхватив руками (как бы согревая их) желтый язык пламени над плечами, присела на табуретку возле четвертой койки.
– Зоя, – прошептал Сережка, – что это?
– Чего тебе, милый?.. Спи, – тихо сказала Зоя.
– Кто это?
– Спи.
Зоя вздохнула, поднялась с табуретки, неслышно подошла к Сережкиной койке и склонилась над ним:
– Спи...
На желтом языке пламени проступили глаза темные и тоскливые.
– Спи, милый... Это Федя... Робертино, что возчиком у нас в больнице работал. Его грузчиком на пристань отправили. Они на баржу буровые трубы грузили. Кто-то на берегу трубы не удержал, а Федя на барже с ломом стоял, трубы на него прямо и покатились... Плохо тебе, Сережа?
– Худо, Зоинька, дышать нечем.
– Спи, милый.
Утром Сережка пробудился от того, что кто-то толкнул его койку. Он открыл глаза и увидел Замкнутую кривую. Она медленно, как во сне, водила мокрой тряпкой по спинке его кровати. Её здоровый глаз покраснел. По конопатым щекам текли мутные слезы. Замкнутая кривая, не переставая водить тряпкой, размазывала их рукавом халата. Сережке показалось вдруг странным, что слезы текут и из стеклянного глаза. Он вспомнил ночной полубред и посмотрел на четвертую койку.
Она снова была пустой.

Анатолий СУББОТИН

КОТОРЫЙ
СТЁКЛА БИЛ

* * *

Поэты сидели в овраге
и пили плохое вино.
Они набирались отваги,
они опускались на дно.

Они набрались, будто свиньи.
Они поднялись на бугор.
И дно поднялось вместе с ними,
как город и как приговор.

* * *

Оса, не бейся о стекло.
Ты видишь, воздух отвердел.
В такой прозрачный беспредел
оставь ненужное весло.
Зачем упрямый этот шум?!
Смотри, тигровый твой полет
попал в тюремный твой костюм,
и их сам черт не разберет.
Как я завидую тебе
за сухость смерти, трепет крыл.
Как я завидую себе –
тому, который стекла бил.

* * *

“Зуб за зуб!” – они кричат, а ты не слышишь,
милый травоядный мой господь.
Голову склоняя, ты их выше,
потому что плоть – всего лишь плоть.

По траве идешь – не гнутся травы,
и вода не рвется под тобой.
Переходит ниже на октаву
ветер, и не горбится прибой.

Молчаливой просьбой, тихой песней
к сердцу путь проложен твоему.
Замирают – стыдно! – стрелы мести
и, сгорая, освещают тьму.

г.Пермь