Пусть этой девочкой весь я изверчен,
Весь изувечен верностью, пусть,
Только бы вечно в ветреный вечер
С неба выдаивать сизую грусть.

Чтобы слезою сердце кололо,
Чтобы лозою в небо лилось,
Чтобы поспело первым глаголом,
Чтобы болело, чтобы сбылось!

Счастье еврея – штрудель да штрэймэлэ,
Я же другою страстью кручён...
Песни да пейсы, да скрипочка-мэйдэлэ
Клонит головку мне на плечо.

Скован мой мозг деревянной уздечкой,
Дышит на свечи древняя речь,
И не отречься ни от словечка...
И не отречься, чтобы сберечь.

* * *
Обрела, что хотела
И достигла вершин.
И звенит моё тело –
Азиатский кувшин.

И звенит, словно небыль...
И была – не была...
Опускается небо
на мои купола.

А внутри меня трепет,
А из трещин река.
А в груди моей лепет –
Тёплый зов молока.

В глубине меня млеет
И царит, и живёт,
И как песня круглеет
Осторожный живот.

И живот словно нота
(Ей охота звучать).
И твердит её кто-то,
И желает начать.

МУРАВЬИШКА

Чтоб никогда не видеть более
за тенью – плоть, за плотью – суть,
я, муравьишка злой и голенький,
желаю лапки протянуть.

Чтоб не болела, не занозила...
Ой, ей, лети, моя душа!
Меня бы солнце приморозило,
во мне бы ветер задышал.

Но мне ещё с собою мыкаться,
да светом заливать глаза,
да босым носом в небо тыкаться,
да понимать, что так нельзя.

Но всё кипит в моей скорлупоньке
смесь из вопросов и мокрот,
а я всё тот же, злой и глупенький,
и муравьишка, и народ.

Какие страсти да начальники?
Какая ересь, или спесь?
Когда я просто злой и маленький,
и сам не знаю, кто я есть.

ИЗРАИЛЬ

Вот каков он, колючий,
Размалёванный край.
Громким солнцем наглючим
Мой зарёванный рай.

Мой заклёванный птенчик,
Мой забитый восторг,
Из перченных местечек
Твой крученный Восток.

Он и продан, и тесен,
В нём и ласка, и злость,
В нём Давидовых песен
Кучерявая гроздь.

Он, жалея, зажалит,
Он до одури сжат,
В нём осколки скрижалей
Под ногами визжат.

В нём дороги, как стервы,
Раскорячили страсть,
Каждый жаждет, как первый,
К ним губами припасть.

* * *
Я – женщина! Я женщина.
Во мне темнеет плод.
Сочатся ветром трещины
Во мне, и над и под.

Бурлят во мне исходины,
Твердят: “Пора... Пора...
Живот мой – моя Родина
– Синайская гора,

Цвети, моё смятение,
Твори на все лады
Моё приобретение
Из света и воды.

Серьезно и натружено
Меня века сосут...
Я круглый и напруженный
Ласкающий сосуд.

Кислят в глазах смородины,
Но рвётся сквозь тиски
Синай мой – моя Родина
Из неги и тоски.