Владимир БЕРЯЗЕВ

МОГОТА

Роман о любви

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Бог создал Сочи, а черт – Могочи.
Поговорка

I
Жил-был Ваня, терпенье храня,
То свинарник, то силос.
И ему среди белого дня
Богоматерь явилась.
– Брось, Иван, ты своё ремесло,
И извоз, и шабашки,
Поезжай в растакое село,
Что прокисло от бражки,
Будешь строить там крепость мою,
Прозревать год от года,
Милость Сына и силу даю,
Славной будет работа...
Тут Иван уложил инструмент,
Поклонился могилам,
И презрев злотекущий момент,
Душу – набело, с мылом –
Вымыл. Стронулся, сел на баржу
И поплыл себе с миром
По Оби или по Иртышу,
Вдоль по безднам и дырам.
Что ни пристань, то морок и срам,
Что ни дом, то разруха.
По таким затрапезным углам,
Ох, разгульна житуха!
Но не то всё, не те берега,
Всё терпимо, однако...
Где ж клубится людская тоска
Среди боли и мрака?
Где для муки воздвигнут престол,
Как острог среди ночи?
– Вот то место! – Сказал и сошёл
На причал у Могочи.

II
Здесь болото и лесоповал,
Здесь бараки и зона,
Весь Советский Союз побывал
Здесь во времечко оно.
С крутояра широко видать
Как уходит на Север
Мать Сибири, великая мать –
Обь, жена Енисея.
Катит серые волны река,
Тащит тучи вдоль гривы,
И вздымает до неба тайга
Свои хвойные нивы.
Бездорожье, безденежье, бес...
Беспробудное пьянство.
За Уралом, возможно, и лес,
Здесь же – дебри пространства.
Лишь “Ракета” скользнёт на Чулым,
Проползут сухогрузы.

Лишь соляры одышливый дым
Сплюнет катер кургузый.
Штабеля, штабеля, штабеля
Деловой древесины.
Поселенцы, бичи, дембеля,
Молдоване, грузины...
Пристань – скопище автомашин,
Рык и мат, и проклятья!
В телогреечке, эх, хороши
Люди все – без изъятья.
И с печатью изжитых времён
Не простилось селенье.
И согласные мёртвых имён
Ропщут лиственной тенью.

III
Тут когда-то был старый паром,
Он таскал через реку
Люд различный с обеих сторон:
То конвой, то телегу
Раскулаченных в зиму крестьян,
То отряд новобранцев,
То чекистов, обутых в сафьян,
Не привыкших мараться.
Жил паромщик один, словно перст,
Годы, войны, изломы...
Тучи зэков из тысячи мест
Протекли мимо дома,
Одинокого дома его.
Ни семьи, ни коровы...
Не согрели, увы, никого
Стены мрачного крова.
Дом стоял высоко на юру,
За оградой дощатой,
Воротами скрипел на ветру,
Как немой провожатый,
Всё-то силился пересказать
Боль и муку ухода.
Из Могочи немного – назад
Воротилось народа.
А паромщик всё правил весло,
Налегал на лебёдку,
Исполняя своё ремесло,
Полагался на водку,
На всегдашнюю водную мощь
Да на волю судьбины
У границы берёзовых рощ
И таёжной равнины.