Жанна МАМЕДОВА, 14 лет

РЕВОЛЮЦИЯ

– Мы решили вступить в партию, – заявил музыкант и торжественно занес над чьей-то головой кружку с шампанским. Голова резко запрокинулась назад и превратилась в удивленное раскрасневшееся лицо.
– В какую?
– * * *
– О, да! – воскликнул врач, – Мы изменим вашу жизнь и заставим поверить в будущее!
– Хм... Будущее... – прошипел из-под стола актер – мое будущее прошло, когда мне дали роль Безухова в этом дурацком фильме! И больше я не верю в будущее!
– За будущее!!!
– Будущее – это прогресс, – сказал ученый, наливая себе шестой стакан вина.
– Прогресс? Ты смеешься! – крикнул поэт, – Что бы вы там ни творили,вечные истины останутся неизменными!
– Лукреций говорил, – пробормотал историк, – что наука освобождает человека от страха перед богами...
– Богами? Бог один и он вездесущ! А если мы не будем бояться его, он разгневается! – возмутился художник, до этого спaвший где-то в углу.
– Глупости! – крикнул юрист, бросив нак пол бокал со спиртом, – нет бога, нет веры, нет истины! А религия – это бред!
– А что есть бред и что есть истина? – спросил оторвавшийся от рыбы философ, – существует ли истина в последней инстанции, и не все ли бред, о чем мы мыслим? Отойдем от метафизики, диалектика куда объективнее!
– А что значит «объективно»? – спросил поднявшийся с полу музыкант, – я слышу так, а он иначе, а Бетховен не слышал вовсе, но оттого не был менее гениален!
– Но гениальность не есть истина! – воскликнул врач, – это лишь попытка приблизиться к ней.
– Неудачная попытка, – сказал поэт.
– Но кто знает, что истина, – не успокаивался философ, – и что есть «объективною»?
– Я знаю, – сказал ученый, – объективно то, что подтверждено наукой.
– А кто создал науку? – заспорил истоик, – разве не люди? Только время может ответить, что верно.
– Но сколько должно пройти времени? – спросил поэт, вздохнув, – Не целая ли вечность?
– Нет, – насмешливо ответил актер, – все решится завтра. За революцию!

ПУХ

Пух был рассыпан повсюду. Он легко падал с крыш, плавал в цветных, словно отражение радуги, лужах. Его не успевали скидывать с себя деревья, ослепшие от грязной белизны и прогнувшиеся под невесомой тяжестью этих серых липких кусков – “подкидышей” других деревьев. Они не боялись его, он был им просто мерзок. Они вспоминали чистый, белый, блестящий снег, успокаивающий их усталые ветви целую зиму. А теперь на них, вновь воспрявших, вновь молодых ле

жит этот мягкий и податливый, нежный, и оттого еще более противный, испачканный летом пух.
Вот в точно такой же день, ровно год назад, он так же шагал по широкому двору, ему в лицо летел пух, лез в глаза, прилипал к губам. Но тогда пух не раздражал, а скорее тихо радовал, успокаивал, обещал... Обещал, что ничего не изменится, что все останется тем же, что ему уже никогда не придется к чему-то привыкать. И эта радость была такой маленькой, такой тихой и бесконечной, такой мягкой и неизбежной, как этот пух.
Прошел год. После пуха был дождь и сухие листья. Они падали и словно умирали, не успев сказать самого главного, чего он так давно ждал. Однажды, возвращаясь домой, он подобрал один такой, страшно больной, но еще чуть-чуть живой зеленоватый лист. Он держал лист в руках и видел, как тот медленно умирает, сморщивается, желтеет, сохнет и сгибается.
“Наверно, так умирал и мой отец” – думал он.
Он принес лист домой, положил меж страниц толстой книги, которую дарил ему отец. Лист хрустнул, но не сломался. Он выпрямился и теперь лежал, словно нарисованный, красивый и невыносимо мертвый.
Потом был снег. Сначала белый, легкий и блестящий падал он ему под ноги. Он любил снег, верил ему, как доброму волшебнику. Обожали снег и люди. Они играли с ним, радовались ему. Но потом снег стал стареть, чернеть, тяжелеть. Люди начали плевать в него, перестали жалеть этот когда-то драгоценный, неприкасаемый дар.
“Так будет и со мной” – подумал он, и стало как-то тяжело, словно что-то подступило к горлу, словно он проглотил пух. Снег перестал его радовать, но каждый раз он с нетерпеньем ждал его.
Когда растаял последний снег, были ручьи. Они текли по земле и дорогам, текли быстро, как маленькие реки, унося с собой сигаретные бычки, которые скрывал снег. Ему это нравилось, потому что он любил движение, движение вперед, а не вниз. Но тяжесть не проходила, она делалась все неизбежнее и давила грудь. Он не чувствовал свежего запаха, только видел, как колется лед и зеленеют деревья.
“Это значит, что скоро будет пух” – успокаивал себя он.
И вот пух. Этот мягкий, податливый, нежный. И от него не легче, а лишь еще противнее. И от него не уйти. И он мнет его, плюет, топчет... Эти клочки поднимает ветер и приносит новый, серый, мягкий пух. И ничего не меняется, и не к чему больше привыкать. И это душит. Душит, словно маленький, тихий, бесконечный, мягкий и неизбежный, обожаемый и ненавистный, как пух.

Дима ТЕМАЗУДИНОВ, 14 лет

СЧАСТЛИВЫЙ НОВЫЙ ГОД

Это случилось 31-го декабря 2000-го года, именно в этот день семилетний Алеша узнал страшную тайну.
Было обычное предновогоднее утро, всюду чувствовался этот праздничный дух, когда у всех на лицах было такое волнение, как будто они выиграли миллион рублей, но чтоб получить его надо попасть стрех метров баскетбольную корзину.
Все куда-то торопились. Родители собирались в город. “Наверное, опять забыли купить подарки”, – подумал Алеша. Старшие сестры с утра ушли в мага