мальчишек, не пожелавших проводить меня, на погасшую лампочку, на отсутствие луны в небе... Злой не так страшно было идти.
Мои кроссовки моментально намокли от ночной росы на лесной траве. Кусты жуткими фигурами переплетались в темноте, а стволы елей превратились в гигантских чудовищ. Было совсем тихо, даже собаки умолкли, только где-то вверху, над головой, тревожно шелестела листочками осина, такая же перепуганная, как и я.
Я шагала и шагала, иногда спотыкаясь о корни, выползшие на тропинку, боясь оглянуться назад, уверенная в том, что меня преследуют, следят за мной, сейчас набросятся, изуродуют!.. Я резко обернулась. За моей спиной была такая же плотная темень, как и впереди, она словно давила на меня, не давала дышать...
Я шагала и шагала. Далеко впереди, на фоне чернильно-темного неба, высветлилась одинокая худенькая березка, нависшая над дорожкой. Это была половина пути, за ней поворот, а там, среди сплошной стены стволов и кустарников появится просвет и желтый фонарь над нашей деревней. Я обнадежено встрепенулась и еще быстрее устремилась вперед.
Ветки березы шелковыми листьями погладили меня по лицу. Я немного расслабилась и даже усмехнулась своему глупому детскому страху: половина пути позади, поворот – и я дома. Все!
И тут оглушительный треск сучьев раздался совсем близко от меня и из кустов, всполошено хлопая тяжелыми крыльями, взлетела птица. Я застыла, как вкопанная и совершенно реально почувствовала, как волосы у меня на голове встали дыбом. Чье-то частое сбитое дыхание раздалось у самого моего уха и в ладонь ткнулось что-то мокрое и холодное.
Ошалев от кошмара, не понимая ничего вокруг, я бросилась бежать. Недосягаемо далеко прыгал желтый фонарь, жесткая трава хлестала меня по ногам, кто-то неизвестный все так же дышал около меня.
На крыльцо я влетела, не чувствуя под собой тверди, и, с грохотом захлопнув дверь, долго не могла трясущейся рукой вставить в скобу крючок.
На крыльцо кто-то зашел. Я затаилась за спасительной преградой. Кто-то шевелился и дышал за дверью и, наконец, в щель между косяком и ею просунулся черный кожаный нос, мокрый, с рыжей шерстью вокруг. Он шумно посопел и нетерпеливо скульнул.
Тут мой взгляд упал на белую кроссовку, измазанную жирной грязью, когда и где я влетела в лужу, я не помнила.
Я затряслась от смеха, откинула крючок, и громадный, но глупый и добродушный поселковый пес Портос радостно набросился на меня. Я сидела на ступеньках и бесконечно вздрагивала от разбиравшего меня смеха. Портос рьяно бил хвостом по брякающей двери и лизал меня липким слюнявым языком.
Когда я успокоилась и выпихала лохматого пса из сеней, он утробно побрехал в темноту, а затем, шумно зевнув, разлегся на крыльце.

Вечером следующего дня я опять засобиралась в клуб. Мать, смеясь, напомнила мне ночное приключение и посоветовала взять фонарик. Я его положила в куртку, но он так оттянул карман, что я все-таки оставила его дома.
Ребята притащили в клуб магнитофон, он громыхал на весь поселок, но никто не танцевал, все толпились на улице.
– Живая? – поприветствовал меня Сашка.
– Не съели! – откликнулась я. – Только напугали.
– Не поседела? – хохмил Сашка.

Я подумала, что ребята не поймут моего происшествия, а только обсмеют, и рассказывать не стала.
Недалеко от клуба остановилась машина и скоро к крыльцу подошли два милиционера.
– Гуляем, ребята? – спросил один.
– Гуляем, – вразнобой ответили все.
– Водочкой балуемся?
– Что вы! – воскликнул Вовка, заметно в этот вечер подогретый. – Даже не нюхаем!
– Тебе-то и посмотреть хватит, – усмехался второй милиционер. – Ничего подозрительного не видели?
– Если встретим, сразу доложим, – отдал честь Вовка.
– Ладно, – пошли милиционеры от клуба. – Долго не шатайтесь.
Они скрылись за деревьями.
– Ваньку Черного в больницу увезли, – сообщил Алешка, – говорят, они ему башку проломили.
– Мать сказала, они и в Залыве покутить успели, – подхватила Танька, – магазин взломали, ящик водки взяли. Дорвался Пашка.
– Теперь ему на полную катушку с рок отмотают, – подвел итог Ромка.
Ребята выключили магнитофон, и заведующая, закрыв клуб, ушла. В поселке стало снова тихо, только занудно пищали комары, толпящиеся над клубным крыльцом.
– Сегодня даже кино никакого по телеку нет, – тоскливо сказал Сашка.
Неожиданно по асфальтовым дорожкам около клуба раздался топот бегущих ног, потом крики, кто-то грубо заматерился.
– У нас тут свое кино! – воскликнул Алешка, и все побежали смотреть, что происходило за деревьями.
Мы успели увидеть, как пятеро милиционеров вели к “газику” двоих мужиков. Это были Пашка и Колька Груздевы. Их подтащили к машине, распахнули дверцы, затолкали туда старшего брата, а Пашка вдруг завырывался, его ударили несколько раз дубинкой, сбили с головы шапку, а когда стали запихивать в машину, он на весь поселок пьяно заорал:
– Не забуду мать радную-у-у!
Хлопнули дверцы, и “газик” увез двоих нарушителей общественного порядка на заслуженный отдых.
– Наша передача подошла к концу. До новых встреч, – паясничая, помахал им в след Сашка Райкин.
Ребята направились обратно к клубу, а я, выйдя на дорогу, увидела в луже на дороге что-то темное, отпихнула ногой, это была Пашкина шапка. Мне стало отчего-то не по себе, и я грустно побрела к дому.
Фонарь посреди улицы горел ярко и уверенно, громко лаяли собаки, две старухи сидели на лавочке около одного из домов. Мы кивнули друг другу. Ко мне подбежал Портос, ткнулся в ладонь мокрым носом.
Я медленно шагала по лесной дорожке, а пес верно провожал меня. Шелковые листья березы погладили меня по лицу, впереди зажелтел фонарь. Я обошла лужу около калитки и поднялась на крыльцо. Портос остановился в неуверенности около, покачал хвостом.
– Спасибо, что проводил, – поблагодарила я его. – Теперь иди домой.
Собака стояла.
– Печенюшку хочешь? Сейчас принесу...
И тут у сарая промелькнула чья-то тень. Я заскочила за дверь и трясущейся рукой закрыла крючок. На крыльцо зашел Портос, ткнулся носом в щель между косяком и дверью. Я затаилась.
Пес глухо полаял в темноту и, громко зевнув, развалился на крыльце.

г.Санкт-Петербург