Михаил ТАРКОВСКИЙ

КАЖДОМУ СВОЕ

– C Новым годом! – буркнул Паша, еще раз все оглядев: – Главное, самому потом не врюхаться, – и добавил, хмыкнув: – С похмелюги. Ладно, кому положено сгореть, тот не утонет.
Место он выбрал приметное – кулемка (деревянная ловушка) на бугре, дальше спуск к ручью. Ружье привязано к кедрине, капроновая нитка натянута через крышу кулемки к листвени.
– Погнали, – Паша позвал собак, накинул тозовку и упруго поскрипел камусными лыжами по засыпанной лыжне, продолжая материть росомаху, снявшую двенадцать соболей. Трех из них Павел нашел – обожравшаяся “подруга” наделала захоронок. По дороге он насторожил несколько больших капканов. Через день Паша был дома, правда, дорога дала прикурить. Выезжал он с санями, привязав к ним еще и нарточку. Реку завалило пухляком, да еще вода страшенная под снегом, и пришлось бросить нарточку, потом сани, а потом напротив деревни и “буран” и прийти домой пешком.
Под праздники подморозило. 25 числа выехавший днем позже Коля Толмачев зашел к Павлу. Были они не близкие, но хорошие приятели, приятельство это больше исходило от Паши, общение с которым грозило тягучей пьянкой. Остальные охотники Пашу тоже остерегались, хоть и любили, а он, кажется, все понимал, и пил с другими.
Коля постучал, ответила Рая. Он вошел: поджатые губы, напряженная неподвижность в глазах. Хуже нет. Вроде и ни при чем, а все равно виноват одним тем, что тоже мужик – “из той же стаи”, как говорит Паша. На столе тарелка с недоеденной закуской. Стопка с остатками водки, водку Рая брезгливо выплеснула в раковину.
– Пашка дома?
Рая продолжала нарочито порывисто, подаваясь всем телом, вытирать со стола, свозя складками клеенку и качая стол. Молча кивула в комнаты, мол, полюбуйся.
Паша лежал в броднях на диване, на боку – подобрав согнутые в коленях ноги – одна рука под головой, ладонь другой меж коленок. Приоткрытые губы влажные и по-поросячьму вытянуты. Дыхание тяжелое, прерывистое. Замычал, забормотал, потер ногу о ногу и засопел на другой ноте.
– Хотела бродни с него снять – лягается.
Коля пошел домой. Вечером примчался пьяный и бородатый Пашка на “буране”. Борода ему шла.
– Ты чо седеть-то вздумал? – тыкнул Коля на седой клок.
– Серебро бобра не портит! – отрезал Пашка. – Ну, поехали!
Раи дома не было. Не успели сесть, как пришла: ледяное лицо, металл в голосе, но все-таки гость – и она собрала на стол, вернулись знакомые закуски. Пашка достал бутылку, какую-то свою любимую, пластмассовую, от редкой водки, достал втихоря, хотя ясно, что предосторожность лишняя. Рая ушла в другую комнату. Пашка, было, повеселел, но она вскоре вернулась, наряженная и накрашенная, и твердо села за стол. На лице улыбка и выражение решимости. Черная кофта с низким воротом. Подведенные глаза, ярко-малиновые губы, запах духов. Пашка поставил две стопки.

– А мне? – громко спросила Рая, подняв брови и напряженно улыбаясь. Пашка удивился, обрадовался. У Коли отлегло. Рая подняла стопку, встряхнув головой, откинула крашеные каштановые волосы – расчесанные на прямой пробор, они засыпали скулы. Когда улыбалась, крепко округлялись щеки и белел ровный ряд верхних зубов. Пашка закричал:
– Колек! Давай! Я тебе выдерьгу не показывал?
– Чо попало, – мотнула головой Рая, закусывая красной капусткой.
– Чо за выдерьга?
– Да выдра, “бураном” задавил, – раздраженно объяснила Рая.
Коле хотелось поговорить про охоту, но разговора не получалось, Паша был пьяноват, про выдру забыл и орал одну и ту же частушку:
На горе стоит избушка,
Красной глиной мазана!
Там сидит моя подружка –
За ногу привязана!
Пашка еще по осени придумал себе новое выражение – когда у него собирались, он заставлял кого-нибудь из гостей наливать, говоря: “ Ну угощай, Коля!” Получалась игра, новый оттенок гостеприимства: вроде водка Пашина, а он так уважает гостя, что уступает ему хозяйское право. Вдобавок и перед Раей выходило, что он выпивает теперь, чтоб не обидеть разливающего. Выражение моментально распространилось по деревне.
Рая улыбалась, вываливая грибы, Пашка кричал:
– Ну, угощай, Коля!
Коля зачем-то встал, Рая включила магнитофон и, проходя к холодильнику, взяла его за локти и, описав круг по кухне, выкрикнула, косясь на Пашу:
– Сейчас пойду вот и Толмачеву отдамся! – Пашка только зло хмыкнул, поднял брови и пожал плечами. “Ну, попал”, – подумал Коля.
У Паши шла сейчас полоса куража, и главное было продержаться в ней подольше, не перебрать, иначе грозит упадок – будет сидеть свесив голову, клевать носом, но на вопрос “спать, может, лягишь”, бодро вскинется ”нет!” Пошумит, поспорит и снова книзу носом. Тут главное его увалить решительной серией рюмок, иначе так и будет колобродить – ни два, ни полтора. Если удастся – уснет мертвым сном до утра – хоть кол на голове теши.
Пашка налил:
– На горе стоит избушка! Угощай, Коля!
– Частушку эту чёпопалошную заладил... – Рая поджала губы и помотала головой.
– Давай, братка! Ну, а ты чо, моя! – гнул Пашка. Рая держала стопку и говорила, обращаясь только к Коле:

Скачать полный текст в формае RTF