– Думай, что говоришь, – гладит по лысой голове Евсюкова его боевая подруга. – Кто ты и кто они, твои бизнесмены всякие? Они без тебя и шагу не ступят, доллар не сопрут без твоего разрешения, так что отдыхай и не вякай, что без работы места себе не находишь.
Евсюков закрывает глаза и представляет себя графом Толстым. Вот он дремлет в креслах, думая о разном, но великом и непонятном простому люду, и тут входит вышколеный лакей и вкрадчиво докладывает: ваше сиятельство, пахать подано-с! И художник Репнин с мольбертами на месте, увековечить желает-с! Для потомков!
Евсюков морщится от того, что он не граф, а, как ни крути, крестьянский сын, и жена не графиня, не Софья Андреевна, а тоже дочь колхозника, ту-упа-а-а-я-я!

АТАВИЗМ

Макарову как полтинник стукнул, так стали с ним разные метаморфозы происходить, совершенно не понятные науке и технике. Большинство людей, если доживает до такого возраста, то спокойно продолжают и дальше существовать, кому сколько отмеряно или положено по штату, без всяких катаклизмов, а вот Макарову не повезло.
Однажды ночью он почувствовал, что его ноги упираются в спинку кровати, причиняя неудобства так, что пришлось эти самые ноги поджимать. Макаров, конечно, проснулся, ни черта не понимая, встал с кровати и чуть не ударился головой о потолок. Жена тоже проснулась, включила свет и заревела от ужаса. Ее мужик, метр с кепкой, вымахал под три метра и от такого роста стал выглядеть полным идиотом. Брюхо висит, ноги как спички, руки ниже колен, лысая головка с кулачок, а посередине два выпученных глаза. Макаров и сам ни фига понять не может. Хотел скорую вызвать по телефону, но передумал: вдруг медицина им всерьез заинтересуется? Тогда никакой спокойной личной жизни, и не за горами исполнение главной роли в анатомическом театре, в банке со спиртом или в музее восковых фигур. Ночь супруги промаялись, а к утру Макаров снова в нормальный рост вошел, таких в кровати можно двоих укладывать.
Три недели подряд Макаров мучался гигантизмом, и все по ночам, когда даже покрасоваться не перед кем, кроме жены, которой от длины мужа никакого навара, лучше бы у него что другое подросло, и лет на двадцать раньше.
На четвертую неделю рост по ночам прекратился, зато на голове стали пробиваться маленькие рожки, как у оленя. И не вечером, а прямо с утра, когда надо на работу идти. За час рога вырастали как на опаре, сантиметров двадцать пять в высоту. Макаров перепугался, вызвал врача на дом, а жена кричала, что она тут не при чем. Муж, впрочем, и не сомневался, что на его красавицу кто-то позарится. Сейчас Макаров находится в клинике, у него редкий вид атавизма, рога пока не спиливают, по просьбе жены.

МАСТЕР

Колупаев считает себя художником, хотя за всю жизнь не нарисовал ни одной картины.
– А на фига? – недоумевает Колупаев, – когда я свою картину рисую серым веществом, что находит

ся в моей красивой черепной коробке. – Воображение, брат, великая штука!
Я полностью согласен с художником. Действительно, на фига тратить холсты и краски, когда есть воображение?
Судя по рассказам Колупаева, а описывать содержание своих полотен художник может часами, особенно под хорошую закусь, Колупаев безмерно талантлив, если не гениален.
Так, например, вчера он отгрохал нетленку размером во всю стену своей квартиры! И всего за пару часов, пока мы сидели на кухне за рюмкой чая!
Колупаев рассказывал, а я, тараща глаза в потолок, видел очередной шедевр творца и изумлялся в очередной раз.
Я видел воду, много воды, целое море! Могучая стихия вздымала огромные волны, самая большая называется в народе «девятым валом». В центре картины, на обломке мачты, были люди. Они потерпели кораблекрушение, и вот горстка счастливчиков, вцепившись в мачту, ждет, когда ее спасет проходящая американская подводная лодка.
– Ну как, впечатляет? – спрашивал Колупаев, – могу продать.
– Что ты, откуда у меня такие деньги! – кричу я, любуясь маринистом. – Этой картине место в Третьяковке, а не в моей квартире.
И художник соглашается. Точно, «Девятому валу» место в Третьяковке и нигде больше.

ТАК И БЫЛО

Дело было так. Сначала с неба пошла манна. В деревне дома занесло под крышу, в молочных реках суда на якорь стали. В реке, значит, манная каша, а по берегам сплошной кисель.
Потом у людей в огородах бананы заколосились, с оглоблю, белки в лесу на кокосовые орехи перешли, коровы уже мычать перестали, вымя у каждой что морская мина, вот-вот взорвется, еле волокут за собой. Свинство развелось, как на дрожжах. На мясокомбинатах не успевали колбасы да окорока делать. Ужас!
Водка стала продаваться по рублю ведро, если на разлив. Одни полегли сразу, желудки радости не выдержали, другие помучались, третьи пить наотрез отказались и потому выжили.
Доллар как упал, так уже и не смог подняться. Лежал весь зеленый, как жаба, и тяжело дышал. Зато наш родной деревянный попер в гору, ох, попер!
Министр Шойгу уволился со своего поста и отряды спасателей распустил за ненадобностью. В стране тишь да гладь, только слышно, как у народа за ушами трещит. Ест народ, отъедается, особенно старичье. Зубы с полок достали и давай наворачивать. Глаза боятся, а челюсти делают.
Находились, правда, некоторые несознательные граждане, которые все время озирались и не понимали, в чем, собственно, прикол, в каком месте надо смеяться до слез. Но таких было мало.

г.Красноярск