Булат Галеев

ЕЩЕ РАЗ О
РЕПРЕССИРОВАННОМ “GESAMTKUNSTWERK”

(о светохудожнике В.Баранове-Россине)

Слово “Gesamtkunstwerk”, введенное в эстетику композитором Р.Вагнером, стало синонимом искусства будущего (так называлась, кстати, одна из теоретических работ композитора). Сторонник идей коммунизма, единения людей, он и в искусстве видел цель всеобщего синтеза всех его средств.
Наивность утопистов от политики и культуры подтвердилась нынешней практикой. Хотя в искусстве шансов реализации идеи Вагнера казалось бы, больше. “Все вместе”, “все для всех” — с чем-то подобным мы уже встречались в церкви, на народных праздниках. Если у Вагнера это называлось “Gesamtkunstwerk”, у русских философов, у Скрябина — соборным искусством.
Здесь, в этой области утопического, заметим, искусства, когда наступили советские времена, тоже не обошлось без трагедий, хотя “разведчики будущего” отчаянно верили, что являются подлинными певцами этого светлого будущего, — я об этом писал уже в предыдущих своих документальных повестях в этом журнале: “Советский Фауст”, 1995, N 5-6, c.182-195; 1996, N 1-2, c.142-158; “Я памятник воздвиг” (о пионере светового искусства Г.Гидони), 1999, N 4, c.156-171.
Аналогична судьба и нашего героя, только погиб он не в советском, а в немецком лагере.

. . . В 1998 году на одной из многочисленных ныне конференций, посвященных судьбе современной художественной культуры в условиях научно-технической (и, более того, компьютерной) революции. На ней я познакомился с детьми, уже взрослыми, бывшего — давным-давно — нашего соотечественника, В.Баранова-Россине. Сын его представил на конференции доклад о светоживописных, светомузыкальных экспериментах своего отца. Истории светомузыки в России, в СССР посвятил и я свое выступление на этой конференции. Свое достойное место занимает в этой истории художник В.Д.Баранов-Россине, о чем я неоднократно отмечал уже ранее в своих книгах и энциклопедических статьях о светомузыке. В прошлый свой приезд во Францию, лет 5-6 назад, мне уже посчастливилось увидеть, так сказать, “живьем” его знаменитый светоинструмент “оптофон”, находящийся ныне в знаменитом Центре современного искусства им.Ж.Помпиду. Затем специальная Web-страница о Баранове-Россине обнаружилась в “Internet’e”, а после показа на французском телевидении немецкого видеофильма “По Волге”, куда попала и наша казанская студия светомузыки, на нас вышел по электронной почте автор этой Web-страницы. Им оказался сын художника — Дмитрий, с которым я и познакомился на этой недавней парижской конференции. Вместе со своей сестрой Татьяной они буквально опекали меня, “безъязычного”, сами прекрасно зная русский, хотя и родились во Франции. Пригласили к себе домой, где сохранилось много живописных, откровенно авангардных работ Баранова-Россине, детали первых экземпляров

“оптофона”. Уже в самом конце встречи, в дальнем, околокухонном углу я приметил вдруг два небольших графических портрета — Скрябина и Рахманинова. “Да, — сказала Татьяна, — у папы были и такие работы”. Я рассмотрел, буквально обнюхал портреты со всех сторон. Сзади стояла выцветшая таможенная печать на русском: “Разрешается вывозить”. А на портрете Рахманинова есть и дата: — 11 февраля 1911 года. Значит, художник создал данные работы еще до эмиграции из СССР. Но не это главное, — вот что мне сразу бросилось в глаза, я не поверил даже, — надписи на портретах принадлежат не художнику, а самим композиторам!.. По крайней мере, скрябинский атакующий почерк я могу узнать сразу, образно говоря, “с закрытыми глазами”. Уникальная ситуация — она взволновала и детей художника. Оказывается, здесь на стене висят неизвестные, по крайней мере, для наших соотечественников, прижизненные портреты великих русских музыкантов, причем с их неизвестными автографами! Выходит, художник рисовал их при личном контакте, о чем, кстати, говорит и сам текст на портрете Рахманинова: “Натурщик — художнику”. А для меня, уже лет сорок занимающегося светомузыкой и скрябинской “светомузыкальной биографией”, буквально потрясением был скрябинский текст: “Музыканту красок — Скрябин”. К сожалению, на скрябинском портрете нет даты. С Рахманиновым было легче — по опубликованным данным хроники его жизни удалось понять, установить, что художник рисовал композитора в Петербурге, во время репетиций концерта, где он выступал с исполнением своих произведений (проведенного, соответственно, на следующий день, 12 февраля 1912 года). Со Скрябиным сложнее — непонятно, неясно: когда, где он позировал художнику. Хотя, судя по схожести техники, манеры письма, размеров портретов, сорта бумаги, это тоже, возможно, было где-то “рядом”. Конечно, очень важно установить все эти фактографические и иконографические сведения как можно точнее. Но все же пока не это главное. Главное, выясняется, что Скрябин и Баранов-Россине встречались лично, и их контакты, судя по всему, не ограничивались функциями художника и натурщика. (А ведь я и сам в своей совсем недавней статье “Скрябин и Кандинский” в сборнике “Многогранный Кандинский” сожалительно подчеркивал факт слабых и редких контактов композитора с художниками, тем более с теми, кто мог быть близок к его светомузыкальным интересам. Не упоминается имя Баранова-Россине и в статье Т.Н.Левой “Скрябин и новая русская живопись: от модерна к абстракционизму” в сборнике “Нижегородский музыкальный альманах”). Выходит, Скрябин знал, что рисующий его художник имеет отношение,