Ирина БАХТИНА

ДВА РАССКАЗА

ПРЕДСТАВИТЬ К ОРДЕНУ

Сколько дураков я в свой жизни встретил,
Мне давно пора уж орден получить.

Булат Окуджава

Из песни слово не выкинешь.

Народное

Меня вызвали в исполком повесткой на серой бумаге. Сначала я привычно испугался, что демократию отменили, но в повестке говорилось о присуждении мне ордена. И что за ним надлежит явиться. Мы помороковали с Марьюшкой: за что мне орден? Я не военный, и в конторе никогда план по бумагам не перевыполнял. Так, вроде для природного баланса отирался по коридорам, курил. Марьюшка сказала, что меня, как самого беззлобного, тихого и безотказного давно наградить надо и в красную книгу вписать. А по мне, пусть в красную книгу комиссаров вписывают, с меня и ведомости хватит.
Однако пошел. Палочку прихватил, пиджак надел, документы по карманам распихал. Мы ведь сошлись на том, что ошибка это. И мне должно прийти и повестку комиссарам отдать, мол, благодарствуйте за заботу, а только ордена мне не положено, у меня на то и документы все при себе имеются: вот, читайте: не было от меня пользы людям и не будет уже. Одни убытки, если смотреть в глаза правде, не щурясь.
Покурил для храбрости на скользком гранитном крыльце и вошел в стеклянную дверь. И сразу на красный ковер попал. Любят помпу, фараоны египетские!
В исполкоме было тихо, как в морге. Я сунул голову в приоткрытую дверь, совершенно наудачу, и спросил: можно? Антин? – в ответ спросил меня сухощавый комиссар. Я. Игорь Анатольевич? Я, я. Заходите. Я зашел.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Вы работали в начале двухтысячных в администрации Краснозвездинского района?
– Да.
– Вашим начальником был Павлов Анатолий Николаевич?
– Да.
– Вот, – комиссар достал из стола небольшую коробочку, открыл ее и положил так на стол, – Ваш орден.
– Не понимаю, – сказал я, таким образом вежливо переспрашивая.
– Мы подсчитали, Игорь Анатольевич, что благодаря, (если можно так выразиться), непродуманной кадровой политике, ставя на руководящие посты дураков, (прошу прощения, но это официальный термин), мы снижали производительность труда подчиненных в десятки раз, вплоть до полного ее, так сказать, отсутствия, сокращали жизнь советских граждан, за что теперь и приносим свои глубочайшие извинения, и награждаем посмертно.
– Посмертно?
– Да. Жизнеспособность, видите ли, уменьшается обратно пропорционально одаренности. Либо варварство, либо смерть. Варварство, впрочем, тоже смерть. Души, интеллекта… Вот почему орденами награждаются посмертно.

– Не понимаю, при чем здесь я. Вы хотите сказать… это неустойка за бестолково прожитую жизнь?
Комиссар развел руками.
– Но не Анатолий Николаевич же звал меня штаны в конторе протирать. Свободу выбора, (даже если выбирать приходится между метафизической и физической смертями), у меня никто не отнимал. А жизнеспособность, она, знаете ли, сильнее обстоятельств, и если что-то не происходит, значит, это не нужно. В несостоявшихся гениев я тоже не верю. Каждый в итоге выполняет свою жизненную задачу, “не смог” – это фикция, оправдание… Значит не должен был, не нужно было.

Свет юпитера обжег мне глаза. Я прикрыл лицо рукой и крикнул вверх:
– Это ваша выходка?
В темноте послышался звонкий смех и быстрое шуршание. Я уловил дрожь воздуха, опустил глаза, а в границу света уже вторглось маленькое личико в брызгах блесток:
– Какая именно, дедушка? – спросила Ванда.
Я протянул ей извещение. Из темноты в сполп горячего света вынырнула ловкая рука и подхватила бумажку за уголок.
– Сандерс, включи свет, – ломким сопрано взвизгнула Ванда.
Юпитер погас. На миг мы погрузились в абсолютную темноту, а потом так же внезапно стало светло. Мы с Вандой зажмурились. А на площадке для оркестра так же на секунду зажмурился Сандерс. Потом помахал нам рукой, перешагнул через ограждение и спустился на арену по веревочной лестнице. Мы стояли в красном кругу: дети играли сегодня в цирк. Сандерс, разряженный в серебристые клеши, как его сестра, подошел к нам и уткнулся в извещение через Вандино плечо. Девочка подняла на меня непонимающие глаза, снова взглянула на клочок серой бумаги в своих руках, и сказала:
– Не ходи туда, милый дедушка, там холодно, там все неправда.
– А что такое исполком? – спросил Сандерс.
– Исполнительный комитет, – ответил я.
– Глупость какая-то! – Ванда капризно топнула ножкой. – Эти слова вообще ничего не значат.
Она сдула бумажку со своих пальцев, и листок плавно взвился под купол.
– Но все-таки орден, – Сандерс задумчиво проводил квитанцию на награду взглядом умного ребенка. Хотя ему шел уже пятнадцатый год, и на некоторые вещи он умел смотреть как взрослый.
– Давайте будем прыгать на батуте, – предложила Ванда, – а в чужие игры играть не станем.

Скачать полный текст в формате RTF