Поэт попался ненарочно,
Как муха в каплю янтаря.

Но мухе плохо, а поэту
Не очень, он сродни рассвету...
Поэту, в общем, наплевать.
Он включит заново кассету
И примется стихи писать.

* * *

Окно разрежет книгу пополам,
И ветер насладится персонажем,
А мы с тобой, как тени, по углам
Рассядемся и ничего не скажем.

Достаточно с нас Цинцинната Ц.
Кому-то надо сбросить книгу на пол,
Чтоб измениться в сердце и лице,
Покуда нас с тобою сон не сцапал.

Еще не существует тишины,
Раскроенной для нашего романа
(так серфингисты ждут большой волны),
И думать о грядущем слишком рано.

Все наши мысли сходятся в одном:
Раешен мир, который назван раем, –
Но книга разрезается окном,
И мы с тобою крепко засыпаем.

* * *

Вот оно: гроздь винограда, ломоть арбуза,
Несколько груш – простой натюрморт печали,
То, о чем люди, любившие нас, молчали,
То, от чего уже слишком устала муза.

Для молодого еще сигаретного дыма
Не существует преград, вроде наших комнат.
Это мы сами живы, пока нас помнят,
Больше, чем воздух, это нам необходимо.

Время еще обернется ж/д вокзалом,
Мы еще бросим домa под предлогом улиц,
Кинется под ноги жизнь, чтобы мы запнулись
И обернулись, боясь ошибиться в малом.

* * *

Море, как свитер, что вывернут наизнанку,
Греет мне душу, вернее, мечта о нем.
Если мои мозги не засунут в склянку,
Мы еще съездим к морю с тобой вдвоем.

Каждая мысль о море – немного кража
Из эрмитажа черепа лучших его картин...
Только мечта не идет за пределы пляжа
И окоем в окне мерит на свой аршин.

* * *

Всю ночь пью кофе, а потом во рту
Вельветовые складки остаются,
Но лишь обезображенные блюдца
Посвящены в святую простоту
О суете гадания на гуще...

Когда-нибудь отсюда я сбегу,
Хотя сейчас и думать не могу
Ни о себе, ни о каком грядущем.

* * *

Пряча полярные звездочки в темных очках,
Едет куда-то девчонка в шарманке маршрутки.
Мучит билетик в усталых и нервных руках.
Дома ее не дождутся четвертые сутки.

Ей бы вернуться, но гордость сильнее, чем страх.
Разве она не хотела свободы? Хотела.
И получила, но лишь в еще больших тисках
Вдруг оказалась. Ничто не имеет предела.

Так мы не ценим уюта, когда привыкаем к нему.
Жаждем свободы,
                     но жить можем только острожно...
Едет девчонка, и скоро в шершавую тьму
Спрячется город, в котором уснуть невозможно.

* * *

Пушка стреляет в полдень и в молоко.
Как человек-ядро, я устал стреляться.
Только меньшoму Бену идти легко
В воздухе, на который не за что огрызаться,
Который твердеет – стоит сказать «стекло».
Время по кличке Тузик подняло лапу,
Чтобы меня пометить, но не смогло
И растроилось на маму, сестру и папу.

Я не под силу времени. Я человек-ядро.
Сердце мое обгоняет меньшoго Бена.
Если же кто заглянет в мое нутро –
Разочаруется, все там обыкновенно.
Пушка стреляет в полдень, а не в мишень.
Как человек я устал по другой причине.
Мама – на кухне, готовит там вермишель,
Сестра – в телевизоре, папа – чего-то чинит...

* * *

Ночь коротка и непостижима.
Время сжимается, как пружина.
Жребий: как брошен, так и забыт.
Люди гадают: а в чем причина?
Я же уверен: быт.

Краеугольный камень положен.
Быт – это то, без чего не можем,
Но и проклятия часто шлем.
Быт наш заужен, как юбка, и в то же –
Шире, чем окоем.

Даже в обыденном разговоре
Шапка уже не горит на воре –
Дорого, проще уже – в рукав.
Жить остается мечтой о море,
Не убив, не украв.