А этот город топит потоком машин, рвущим благородные вены. Слизывает ежеминутно стройность воспоминаний. Кричать. Зачем? Так не принято или не ново, в общем, не то! Па живет в своем мирке, до верху забитом томиками сочинений почетных мастеров. Ест китайскую лапшу, думая: эта штука спасет планету от голода. Пьет растворимый кофе, отдающий гарью, и пишет про жизнь…
Несчастная. Она даже не понимает, что стала морфинисткой. Ах, этот город. Иногда так хочется взять его в ладони, согнуть пополам, как спичечный коробок, а потом наступить вроде бы случайно и уйти, не оглядываясь. Дурочка. Ну, кто же так делает? Это же ГО-РОД!

Суета

– Оставьте, не трогайте. Она же еще маленькая! – крикнула Па в глубину улицы.
– Три года в триста шестьдесят страниц? – звякнул голос, затихая в проулке.
– Триста шестьдесят страниц про жизнь, любовь и поэзию? – повторили в толпе.
– Маленькая? И такое липкое имя? – удивился кто-то.
– Да! Еще совсем ребенок! Так же нельзя! – кричала Па равнодушным прохожим.
– Нельзя? – изумлялся хор голосов.
– А про людей, про город, про все можно?
– Вызовите лучше скорую, – попросили сердобольно.

Странность

“Моя маленькая ПАстила, ПАстилка. Ты прости меня, если неправильно получилось. Я ведь еще сама глупая. Мало что понимаю. Так, строю из фраз причудливые домики и мозаичные картинки. Ничего не поделаешь, это мой наркотик… Мама”.

ВСЕМ

“Эх, почтенные могильщики и гробовщики, нет, я не злюсь. Наверное, просто не умею! Ответьте: за что? Просто, за что? Она же еще совсем ребенок. Ну, и пусть взрослые глаза. Вам-то? Копайте земную твердь, нет же… Ай, ладно. Раз уж так получилось. Пусть.
ПАстила, ПАстилка! Не сломали и не сломаете. Теперь хоть клиника. Ни у кого нет такой дочурки с чернющими волосами. Все равно будут тиражи, разойдется сотнями экземпляров. Да, и будь что будет.
Мир, ты слышишь? Мир, я подарила тебе ребенка!”

БЭЙБИ С ДЯТЛОВЫХ ГОР

Вот и все. Не сегодня – завтра закончится история… история о чем? О том, как они могли бы любить друг друга. Телефон снова начнет звонить. Родятся люди. Вернется музыка…

Дмитрий Захаров

Сто тысяч лет в чужих городах и неделя в поднебесье. Девятый этаж – шутка ли? Отче, я хочу исповедаться. Прошу, послушайте. Я к Вам на Вы, потому что никогда не видела, я к Вам на Вы, потому что вряд ли ответите. Отец, я хочу исповедаться. Наверное, меня не вспомните? Да и это не важно сегодня... Отче, я прошу – не гоните...

Как пишется в грустных книгах: “Все началось сначала”. Как говорят умные люди: “Сентиментальность нынче не в моде”. И просит редактор одного захолустного издательства: “Уберите свою подавленность, люди хотят смеяться”. А что же прикажете делать Бэйби, если люди хотят смеяться? Верно, начинать все сначала.
– Ну, здравствуй, что ли.
– Здравствуй, Бэйби.
– Куда сегодня? В кино или так?
– Давай, так, Бэйби, давно мы с тобой не бродили по городу.
Там, где живет она, в конце августа всегда дожди. И маленький город, как китайский трансформер, съеживаясь все больше и больше, становится почти игрушечным. Холодно. Черт возьми, холодно! А какое небо... Тяжелое, мутное подпертое шпилем городских часов, но такое домашнее и дружелюбное. И, почему-то, кажется, что оно, упавшее животом на круглые спины холмов, вот-вот утопит тебя в своей мякоти.
– Знаешь, Свэн, – сказала она, глубоко вздохнув, – Кира умирает, теперь навсегда, наверное.
– Жаль... Хорошая она.
– И все, Свэн?
– Мм, пожалуй.
Бэйби, закусив губу, сосредоточенно посмотрела на него. Нет, он никогда не изменится. Рухнут города, разольются реки, придут ледники с гор, а Свэну всегда будет двадцать два, и наплевать на жизненные катаклизмы да природные неурядицы. Русый мальчик и через сто тысяч лет, просыпаясь каждое утро, будет лениво пить чай с лимоном, листать свежую газету и думать о возвышенном несовершенстве.
– Зачем ты в городе, Бэйби? – спросил он, поднимая ворот плаща.
– Тоже самое хотела бы узнать у тебя.
– Работаю, – сказал он.
– Опять изучаешь?
Он нехотя поморщился:
– Да.
– Кто он?
Свэн, показывая всем своим видом, что подобная болтовня не доставляет ему удовольствия, все же ответил:
– Я всегда звал его Икар, как по-настоящему – не знаю.
– Сколько ему осталось? – она вопросительно посмотрела на Свэна, а тот равнодушно протянул:
– Месяц, может, чуть больше.
– А потом? Как ты это сделаешь потом?
– Я еще не придумал. Наверное, как-нибудь элегантно. Чтобы Кира твоя, даже там, завидовала ему.
Бэйби снисходительно улыбнулась, а Свэн добавил серьезно:
– Так зачем ты здесь?
– Не знаю, чего-то вдруг потянуло. И у меня, к тому же, потеряли багаж до вылета. Придется ждать пару недель.
Он значительно кивнул. Свэн всегда делал так, когда нечего было сказать. Часы в тугом ремешке на ее руке показывали восемь, да и опять начинался дождь. Стало быть, время намекало... Свэн решительно замедлил шаг:
– Идем провожать тебя. Мой автобус через двадцать минут.
– Спасибо, я не домой. Так что давай прощаться здесь.