где объявят: “На выход”, — и, значит,
с вещами, где прощенье – прощание…
Никакого насилия, право же, ни
принуждения. Мне так хочется жить.
У меня эта тяга — с рождения

***

…И загудит над кострами осенними
ветер ли, колокол –
Это опять перелетные листья
встревожат улицы,
Это опять бесприютную душу
потащат волоком.
И на дорогах завоют машины –
они взволнуются,
и загорятся проемы окон в кварталах заспанных,
и зазвенит, рассыплется мелочь
из рук неловких,
и побегут за стеклом дома, и спрячутся за спину…
А выходить — уже на следующей остановке.
Но то ли из-за того, что земля вращается,
то ли что-то в мире неверно сделано –
нет остановки. Движение не прекращается.
Нет остановки. Никто и не знает, где она.

ЗМЕЯ

Д.Л.

Я леса исходил, прочитав до последнего
листика, я зверье приручил от ежа до медведя
голодного, но ее увидал, и отныне какая-то
мистика происходит со мной, а причина -
змея подколодная.
Ну постой, гладкокожая, огненной лентой увитая!
Как же быстро ты юркнула в травы лесные!
Напрасно я
все пытаюсь тебя распознать: ты и впрямь ядовитая
или просто пугаешь людей этой странной окраскою?
Я поймаю тебя, напою молоком из тарелочки,
Суховеем степным отзовется дыханье неровное.
Будешь спать у меня на груди, разноцветная девочка,
и, быть может, когда-то согреешься, холоднокровная.
Ну, а если ты будешь смотреть на меня,
как на кролика,
я не то чтобы оцепенею, но тихо и скованно
разложу виноград или яблоки прямо на столике –
для тебя. Для себя – только чашу, что мне уготована,
и глотну из нее без разбора — вина ли, отравы ли –
и, живой или мертвый,
пойду я по тропам исхоженным…
Ты опять ускользнула?
Ну, все у тебя не по правилам!
Ты вернулась? Смотри-ка!
Зачем ты так смотришь?
О боже мой!

***

Я клянусь, что эти бумаги читает ветер.
Нас таким вещам, ей-богу, не обучали.
Я клянусь, что я прохожий, а не свидетель,
ну, а если заметил что — так совсем
случайно,

и не понял того, что видел. А если понял,
никому не сказал и выводов сам не делал.
Почему так грозно мчатся за мной в погоню
то ли всадники, то ли кто — в оперенье белом?

Беззастенчиво пробегает мороз по коже:
закрывай — не закрывай и замки, и шторы,
поклянись им триста раз, господин прохожий...
Повернуться к ним лицом и дождаться, что ли?

АВГУСТ

Не по лиственным кронам к закатному
небу, а по улице узкой с названьем
нелепым убегало на запад лучистое лето
от того чудака, что отправился следом.

И по улице Тридцать второй годовщины
Октября ли, Победы ли, чьей-нибудь смерти
— неуверенно шел одинокий мужчина,
бормоча еле слышно: “Родная, поверьте!”

Ревматично скрипели суставы калиток,
старых яблонь опавших и баб нерасцветших,
и одна ему вслед проворчала сердито:
“Это ж надо одних отпускать сумасшедших!”

И по улице узкой с названьем нелепым,
по закатной листве и редеющим кронам
он куда-то ушел за обманчивым летом,
как влюбленный глупец — или просто
влюбленный.

г. Челябинск.