Скажем, немотой не стеснены:
Мы не чернь, не глина в позолоте.
Но эпохи дочери, сыны.
Время всех чудес и тайн основа:
В прошлое опять закрыта дверь!..
Что до воскресенья, вспомню снова,
Вот что важно, нужно знать теперь.
Прочен ли, не прочен в круговерти
Лет столетний тот, иной союз:
Лишь душе обещано бессмертье.
А о прочем — умолчал Иисус.

***

Ничего я к жизни не имею:
Ни обид, ни жалоб и не просьб.
И о том ничуть не сожалею,
Что хлебнуть или испить пришлось.
Божеская, ангельская милость?
Памяти химический состав?
Злое — растворилось, позабылось,
Доброе осело — златом став.
Все сбылось, о чем мечталось умно,
Не сбылась навязчивая дурь.
Убежал я, к счастью, славы шумной:
Тихий дом, да неба синь-лазурь!..
Я любил и был любимым тоже:
Больше или меньше, что за счет?
Когда все на все Отец помножит,
Космос в равновесие придет.
Но одно устроится едва ли:
Как стихи, что помнишь наизусть,
Мы про беспричинную узнали,
Счастье обрамляющую, — грусть...

ПРОЩАНИЕ

Набором слогов непонятных
Смутит Вас уж полуживой
Мой голос: прослышите внятно
Одно только слово: “Домой...”
И было б, конечно, не лишне
Добавить хоть что-то про дом.
Но силы на выдохе вышли
Из легких, и горло сжал ком.
Нагнется жена: “Ты об отчем
О доме?” Кивну — поняла.
Но рок и развил, и упрочил
Свой довод: такие дела...
Где дочь? Ее крестик нательный,
Как лучик в сосновом бору.
Наклонится: “Ты про отдельный
Дом в горнем, нездешнем миру?”
Но тут уж не скажешь: попытка -
Не пытка... главой шевельнуть.
Не станет примером улитка
На скорбный ступившему путь.
Людей приобщающий к хлебу,
Вину ли, где Господу жить.
Даст знак, что теперь только небу
О тайном желании судить.
И тоже не может быть речи,
Чтоб руку, прощаясь, поднять:
Мол, все мы бессмертны,
До встречи!..
Пора мне — глаза закрывать.

***

“А в тени ветвей стол накрыт для всех
И, смеясь, трещит меж зубов орех, —
В этот час приди, не боясь греха,
Посмеяться власть: “Хо-хо-хо! Ха-ха!”
Из английской поэзии.

У нас же веселости меньше
В поэзии: строже народ,
Ветра и морозы похлеще,
И беды... (Частушки не в счет).
Но все-таки явно и тайно
Звучал он, веселия гром!
И “Теркин” совсем не случайно
Родился под русским пером.
Но правда отчетлива эта:
В том веке и в новом уже
Темны наши окна — без света,
И что-то померкло — в душе.
Приедет, посмотрит и в узком
Кругу европеец ворчит:
“Все есть в магазинах у русских,
Улыбок большой дефицит”.
Столичный понравится глянец,
Демьянова кухонь уха,
Но морщится американец:
“Нигде ни “хо-хо!”, ни “ха-ха!”
Да, верно. Мы сами в тревоге:
Унылость подобна греху.
И гнать бы сатириков многих
С их вечным “хи-хи” и “ху-ху!” —
Однако кто вместо? И что нас
Теперь ублажит, умилит,
Когда жизнь на клин и на конус?
А тут еще лет “дефицит”!
Пииту уж не до стихов:
“Ха-ха-ха...”
“Хо-хо-хо...”

Когда балконы были
большими и надежными

“И всегда на балконе с цветами
Было видно головку одну,
Что, сверкая во мраке глазами,
Всё смотрела с тоской на луну...”
Песня 50-х г.г. минувшего века.

Каждый вечер, вернувшись с работы,
Заводил я пластиночку ту.
В ней о том, как с любовью, с охотой
Люди слушали песни в саду.
“Воробьи облепили все ветки,
Сколько мог поместить старый вяз.
И звучали порою не хуже, чем джаз,
Мандолина, гитара и бас”.

... Никому бы тогда не приснилось,
На хмельной даже ум не пришло,
Что балкона панель — обвалилась!..
Что “головку” лишь чудо спасло!..
И все это не где-то, но “здесь и сейчас”!
“Мандолина, гитара и бас...”

С коих пор это стало законом,
Чтоб свое реформаторство чтить,