Чтоб круг ее туже замкнуть.
Прищепочек ровная елочка
Украсила мамину грудь.
Вчера подул ветер с порошею:
Она ...
И бросай карандаш!
Но капля слезинки непрошенной
Размыла желанный мираж.

ТЕЛЕВИЗОР “РУБИН”

Картинка есть, да звука нет.
А то — наоборот!..
Так ведь ему полсотни лет,
Его помойка ждет.
“Запчасти” телемастерской,
Как зайцу стоп-сигнал.
Будь гроши, стань к стене другой,
Его б на лом отдал.
Включу — гудит и мне, ей-ей,
Пророчит паралич:
Мол, отчий дом не мавзолей,
И ты в нем не Ильич.

ИКОНА

“Научи меня молиться,
Добрый Ангел, научи!”
Петр Вяземский

Муж — руководитель,
В комсомоле дети...
Где в дому Спаситель?
За стеклом, в буфете.
По веленью сердца
Мама в годы лиха
Открывала дверцу
И молилась тихо.
Если рок, как бритвой,
Не подрезал жилы,
Значит, той молитвой
Все мы были живы.
Все мы были целы,
Господи Иисусе!...
В день метельно-белый
К маме соберусь я.
И к отцу, что рядом,
Под плитой соседней.
Путь — судьбы награда,
Даже и последний.
В дверь стучаться мне ли
Неземного царства?
В сумрачном туннеле
Предстоят мытарства.
Там, где плачи-стоны,
Будет в чем казниться:
Грешник пред Иконой
Не умел — молиться...

РЕЛИКВИЯ

В дом, в чулан — нашарил таганок.
(Лампочка не ввернута пока.)
Он с железной парой гнутых ног
Водяного вроде паука.
На “большие”, главные дрова
Лето налагает вето-бронь.
А таган скромнейшие права

Заявлял на щепки, на огонь.
Память вороша, молчу уже
Про войну — хоть я не воевал.
Знаю, кто в землянке, в блиндаже
Воина кормил, обогревал:
Таганок!
Железный сам солдат!..
Почему не в жилу и не в масть?
Посмотрел на “антиквариат”
Ветеран, презрительно кривясь.
Легок — словно рыбья на обед
Кость волчице рыскающей, злой.
Шевелит губами: “Вторчермет
Только посмеется надо мной.”

БЮСТ

“Люди не изменились за последние
150 тысяч лет, и им по-прежнему нужна вера. Не та, так иная.”
Станислав Лем

Пусть моряк стакан пропустит кваса
И докурит сигарету пусть:
Я же отыщу в чулане Маркса —
Не пудовый, но весомый бюст.
Вынес! В жаркой доменной плавильне
Этот “лом” не хуже прочих всех...
Пот с лица морпеха льет обильней,
Плещется в глазах колючий смех.
Что за ним? Презрение к науке:
К словарю, в котором “рынок”, “класс”,
“Биржа”, “прибыль”, “трудовые руки”... —
А душа, духовность: “Вас ист дас?”
Верно, муж ученый часто грешен
В максиме: мир зрим и объясним.
Мозг “папаши Маркса” лишь орешек —
Шарик рядом с “шариком” земным...
Но тому, который якорь-пряжку
Мелом трет с усердием большим,
Мне — вернуть презрительно “папашку”,
Выпустив колечком легкий дым,
Встать, к калитке тачку шумно двинуть,
Знака мне прощального не дав,
Лишь кривя презрительную мину:
Это чей — морской, земной — устав?!
Что есть “диалог” и “пропаганда”?
Там — исканья, диспута ключи,
Тут же — горла взятие за гланды:
Я тебя учу, а ты молчи.
Было нормой: “С Марксом не поспоришь”,
Вбит, вколочен, ввинчен, втерт, всучен.
Потому не “бог” он, а всего лишь
Новоиспеченный фараон.
На Руси кремлевских он династий
Основатель: тронуть не моги!..
Но метлой народовластья, к счастью,
Сметено — такие пироги...
Русское сознание похоже
На целинный край, не пересечь,
И вопрос о нише:
Кто же? Что же? —
Ох, не прост,
Когда о бюсте речь.