разговора я где-то внутренне для себя согласился стать редактором, но потом мне стало известно, какие бои идут за эту должность, и, сверх того, обком КПСС против моей кандидатуры; так что этот вариант моей судьбы отпал сам собой.
Между тем, эта встреча у Оли Блиновой была нашей последней встречей. На следующий год я получил и последнее письмо от Виктора Петровича. Он писал о моей повести "Дверь", которую прочитал летом. Писал так, как мог писать только он. Признался, что повесть его потрясла, что он читал её в своей избушке в деревне и обливался слезами. Большей оценки я не мог бы получить ни от кого. Он не только все понял, но и почувствовал своим чутким сердцем каждую интонацию. Вспомнил свои военные годы, что воевал на Украине, что там у него много друзей — фронтовиков, что одного из героев повести немного знал, встречался с ним, высказал точные оценки сегодняшней нашей жизни...
Пусть простят меня читатели и все, кто любит Астафьева, за то, что я позволю привести последние строчки этого его последнего письма. На протяжении всего письма он хотел утешить меня, разделить со мной моё горе, проявилось это и в последних строчках, которые я перечитывал в скорбные дни прощания с Виктором Петровичем: "Прижимаю тебя к груди, в которой тоже

иной раз невыносимо болит и стонет сердце... Извини меня за почерк, зрение моё совсем "село", диабет и старость влияют на все органы и даже на единственный зрячий глаз. Низко и преданно кланяюсь. Твой Виктор."
Я ответил ему большим письмом с выражением своей благодарности. Я и сейчас благодарю его за то, что он был, за то, что он есть, за то, что он остался в своих книгах, в которых бьётся его открытое великое сердце!

г. Томск

О.Н. Ефремов в гостях у В. П. Астафьева в Красноярске