Татьяна БЕГЛЕЦОВА
ИЗ ЦИКЛА "ЖЕНЬКИНА ЖИЗНЬ"
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ КРЕПКО
Столбы дыма из печных труб подпирали черное небо. Женька
усадила девчонок на санки – старшую сзади, младшую спереди – и по скрипучей
промороженной дороге повезла их в садик. Втащила детей в раздевалку, быстренько,
чтоб не замерзли в клубах холодного пара, врывающихся в комнату из то
и дело открывающихся дверей, переодела, пригладила волосенки, вытерла
носы и отправила по группам. Разогнула спину… и наткнулась взглядом на
маслины глаз – коренастый крепыш-долганин лет двадцати семи держал за
руку дочку — худенькую длинноногую девочку и, улыбаясь, в упор глядел
на Женьку. “Почему я его не знаю? Тундровик? Знать, из стада приехал…”.Женька
натянула шарф на лицо, толкнула скрипучую, обледенелую понизу дверь и
вышла на улицу.
Чернота висела куполом над поселком и тундрой, давя краями в ребристые
склоны гор. Свет из окон желтыми пятнами лежал на истоптанных собаками
сугробах. Женька подхватила санки и побежала домой — до работы оставалось
еще полчаса – как раз успеть переодеться да перекусить…
В коридоре совхозной конторы с утра толпился народ, старики в парках сидели
на корточках вдоль покрашенных тусклой зеленой краской стен, сизый папиросный
дым висел слоями, резко пахло старыми оленьими шкурами – тундровики ждали
зарплату. Женька заскочила в бухгалтерию, забрала ведомости и поспешила
в кассу – что зря людей томить. Отомкнула накладной замок, врезной, сорвала
печати, привычно разложила на столе ведомости, открыла сейф. Тугие пачки
денег положила справа, в картонную коробочку высыпала из мешочка скользкую
мелочь и открыла деревянную дверцу на зарешеченном окошечке кассы. Первыми
пошли старики-оленеводы в потертых парках, долго смотрели в строчки ведомости.
Женька терпеливо тыкала пальчиком рядом с фиолетовыми галочками. Потом
к окошечку ломанулись кто понаглей – дышащие перегаром поселковые говоруны-люмпены
с грязными руками, в засаленных телогрейках и полушубках. После разношерстной
толпой хлынули женщины…
До обеда с зарплатой управились – почти против каждой фамилии в ведомости
стояли закорючки подписей. До перерыва оставалось минут десять. Женька,
открыв сейф, перекладывала туда остатки денег, когда услышала: “Эй, мне-то
что-нибудь есть?”. Из окошечка на нее глядели утренние маслины. “Кто ты?”
– довольно бесцеремонно вырвалось у нее. “Афанасьев… Александр Афанасьев…
Иванович”, — добавил он, вспомнив, вероятно, что Афанасьевых в поселке
было человек двадцать, не меньше. Женька поняла, кому кем он приходится
– хоть жила здесь всего полгода, но уже успела разобраться в местной генеалогической
растительности. “А… Санька – вот какой он, наслышана… Тот, кто рубит с
плеча, не задумываясь о последствиях. Борец за справедливость. А семейкой
ему не повезло, — вспоминала она, отсчитывая деньги – сес
тра – скандалистка, мать – забитая до помешательства, брат
– дебошир-недоумок, жена у него вечно с фингалами…”.
Парень широкой ладонью сгреб деньги с полочки окошечка, небрежно сунул
в карман полушубка, улыбнулся широко. Женька удивилась – белоснежные,
ровные, явно ухоженные зубы – непривычно как-то, редко кто из местных
мог такими похвастаться. Кивнул - пока, мол, - и ушел. Женька глянула
в окно – нет, не в магазин, как делали все – пошел в другую сторону. Да…
Не как все…
===
Весна нагрянула неожиданно. Днем и ночью без устали лило
свет солнце, делая на пару часов короткую передышку, прячась за синими
горами на севере…
Женька долго смотрела в окно на сверкающее бесконечное озеро, отвернулась
– комнатушка кассы показалась черным мешком, разрисованным разноцветными
кругами и искрами; медленно выплывали из переливчатой черноты сейф, стол,
стул с облезшим лаком на спинке, пальтишко на гвозде в углу…
В окошко кассы постучали. Женька, клацнув щеколдой, отодвинула деревянную
задвижку. Улыбка, которую она не видела несколько месяцев. “Мне нужно
поговорить с тобой”, — сказал он. Женька вышла в темный коридор. Санька
стоял, прислонившись к стене: “Ночью, как подмерзнет, уезжаю в бригаду…
Давно хотел сказать, не решался, а теперь уж некуда тянуть… Я о такой,
как ты, мечтал, знай — люблю я тебя, крепко люблю...”. Женька раскрыла
рот: “Ты ж меня не знаешь совсем – видел два раза толечко”. “Ну и что?”
– поднял бровь Санька, — “мне рассказывали про тебя, да и сам вижу, не
без глаз… Жалко, что поздно встретились – у меня семья, дети, у тебя –
тоже. Плохо. А все равно люблю. В тундре думал, как это скажу – так хорошо
от таких мыслей было. Жарко. Только это все месяцы в голове и крутилось.
Мне ничего не надо – хочу только, чтобы ты знала. И еще хочу сказать –
характер дурной у меня, слышала, наверное – чуть что — на рожон лезу.
А нынче с братом, с Алешкой, на летовку отправляют – нам вместе не ужиться.
Зверь он, не человек. В отца пошел. Тот мать калекой сделал и нас уродовал.
Жалко помер, пока я в армии был, а то бы я ему припомнил, как мы маленькие
от него по оврагам прятались, сестра, вон, пальцы обморозила – культяпки
ее видела?… Что будет – не знаю... Помни только – даже умирать буду –
тебя буду вспоминать, потому что люблю крепко. Помни…”.
Женька очнулась только тогда, когда конторские пошли на обед: “Чего пнем
стоишь? Забыла чего?” Женька закивала головой, кинулась в кассу, закрыла
дверь изнутри, зажала ладонями горящие щеки. Ноги дрожали, как от страха,
сердце бухало где-то в желудке: “Так бывает разве? Ведь и старше его лет
на пять…” В кармане пальтишка нащупала оббитое по углам зеркальце, глянула
– мышка серая, глаза испуганные, веснушки: “Такую любить?”Постояла, отдышалась,
постаралась успокоиться. Домой надо идти, муж, поди, на обед пришел…
Лед на озере начало гонять только к концу июня – лето не торопилось. Холодные
дожди квасили стылую землю, студенистые туманы лежали по распадкам. Женька
не замечала промозглой сырости в конторе, казалось ей, что внутри у нее,
где-то под ребрышками, солнце сплело гнездо — летала, как птичка, улыбалась
Скачать полный текст в формате RTF