Вот он угол булочной, вон твой дом стоит.
Пылью переулочной тротуар покрыт.

Помнится: от робости — был мой шаг тяжел.
Как по краю пропасти, я вдоль окон шел.
Прятался в отчаяньи вон за те кусты.
Людочка Нечаева, если б знала ты!..

А еще мне вспомнился вечер выпускной.
Вспомнился, наполнился давнею тоской.
Стол пестрел закусками. Музыка вокруг.
Но с глазами грустными встретился я вдруг.

Что их опечалило? Неужели я?
Людочка Нечаева, милая моя.

Майя БОРИСОВА

***
О Господи! Неужто – он?
Светлеет вытертое темя…
Он отбывает за кордон.
— На время, — говорит, — на время!

И надпись “выход”, надпись “вход”,
и турникеты терминала…
Я тот октябрь, тот жаркий год
давным-давно не вспоминала.

Дорогу ту, направо, вниз…
Тогда, с собой не зная сладу,
в полупотемках мы неслись
по “осторожно-листопаду”…

Его держала за рукав
я крепко. Оказалось, с пользой,
когда запнулась, не упав,
лишь поскользнувшись длинным скользом.
Луна плыла межь облаков.
Куда, зачем тогда неслись мы?

Потом я из-под каблуков
все выковыривала листья…

Прижатый шепот губы жег.
Ах! – и прощания минута,
и тайный из окна прыжок
в ночную тьму, без парашюта.

Был с нами друг его суров.
Моих подруг влекли детали.
А сколько мы тогда стихов –
своих, чужих – взахлеб читали!

Все пронеслось, как миг один.
О чем напомнил мне в июле
вдаль улетавший господин
с лицом улыбчивой бабули.

Юрий БАРИЕВ

ЕЩЕ РАЗ О СРУБЛЕННОМ ДЕРЕВЕ

Ветра кусты к земле прижали
не на зеленых берегах.
Мы здесь деревьев не сажали.
Хоть говорить не обязали,
но слово стынет на губах.
Уж я им точно знаю цену.
От слов еще не захмелел.
Когда я выходил на сцену,
не лист бумаги стал бесценным,
а лес, который поредел.
А в нашей тундре — вовсе скудно
насчет деревьев, потому
мне даже кажется подспудно,
что слово каждое подсудно,
быть может, дереву тому.