— Ты — кто? Чжан-фу? Муж? Паспорт! Ху-чжао!
— Бу-ши! Нет-нет!— рассмеялся Зайцев.— Я ее просто провожаю. А живу в этой зоне, на правом берегу... Я профессор! Филолог! Юй-янь-сюэ-цзя! А это моя бывшая студентка...
— Проходи!— приказал солдат Алене.— Стоять низзя! Бусин!
Алена повернулась к Зайцеву:
— Я боюсь за тебя...
— Все будет хорошо,— сказал он.— Я тебе обещаю. Иди!
Сразу за контрольно-пропускным пунктом была трамвайная остановка. Алена подошла к трамваю, который должен был увезти ее на левый берег, в западную зону, к братьям-немцам. Зашла в трамвай, потом выглянула, крикнула:
— Я люблю тебя!
— Цзай-хуй!— крикнул он.— До свиданья!
— Как тебе не стыдно!— рассмеялась она, чуть не плача. — А еще профессор... Мне страшно, Зайцев!
— Все будет хорошо!— повторил он.
— Бу-син! Бу-син!— угрожающе надвинулся на него солдат.— Уходи!
— Прощай, товарищ,— сказал Зайцев.— Цзай-хуй, тун-чжи!
Он отошел от контрольно-пропускного пункта и направился к Предмостной площади. Он знал, что солдат провожает его взглядом. Он не стал оборачиваться, хотя ему и очень хотелось это сделать.
Перейдя через Предмостную площадь, он свернул в темный переулок, потом круто повернул вправо — и окольным путем вышел снова на берег Енисея, только теперь уже на приличном расстоянии от КПП и от моста. Спустился к воде, присел на камень, закурил. Вроде никто его не преследовал. Тишина. Он встал и направился к мосту, где в кустах была спрятана резиновая лодка.
До острова Отдыха добрался спокойно, протока узкая, китайцы его не заметили. Перешел через остров, на другом его берегу нашел вторую спрятанную лодку. Теперь предстояло переплыть Енисей в его основной, широкой части. Он старался держаться ближе к мосту, с теневой стороны. Пока все шло нормально.
Иногда он оглядывался назад — нет, погони не видно, тишина, правый берег тонул во мраке, только на Предмостной светились огоньки КПП. Зато левый берег, где была западная зона, весь залит огнями реклам, оттуда доносилась музыка из парка и с Театральной площади. Там — пограничная зона, восточный рубеж НАТО. Там — левобережный Красноярск, оккупированный немецкими войсками. Там, на берегу, ждет его Алена...
Когда до левого берега оставалось метров триста, не более, луч прожекторов с моста зацепил его лодку — и тут же сверху раздались прознительные крики, и затрещали автоматные очереди.
— Вот суки,— ругнулся Зайцев, — это ж надо, сразу — стрелять... Господи, пронеси!
Не пронесло. Пуля попала в лодку — зашипел выходящий воздух.
— Врешь, не возьмешь!— по-чапаевски крикнул Зайцев и перевалился через упругий борт обреченной лодки. — И так доплывем!
Когда-то, в юные годы, он весь Енисей запросто переплывал, а тут — каких-то двести-триста метров... Пустяки!

Он плыл, плыл, плыл, и судьба берегла его от китайских пуль, но не смогла уберечь от инфаркта. Уже коснувшись ногой дна, он радостно вскинул руки, рванулся вперед с криком: “Я здесь, Алена!” — но тут же замер и задохнулся от острой невыносимой боли, схватился рукой за грудь — и рухнул в воду.
Сердобольные немецкие солдаты помогли Алене вытащить его из воды на берег.

ЭКСПЕДИЦИЯ

Вообще-то я после этой сессии мечтал слетать в Москву, порыться в так называемой Библиотеке — единственном на всю Россию хранилище так называемых книг. В Красноярске, как известно, ни одной книги не сохранилось, а мне скоро дипломную работу писать — о русской поэзии ХIХ-ХХ веков. Как же ее писать без книг-то? И так ведь об этом давно прошедшем времени сохранились более чем скудные, отрывочные сведения. В основном, отдельные имена, фрагменты текстов, цитаты. Вот и хотел я в Москву слетать, хоть раз в жизни настоящие книги в руках подержать, подышать их тленным драгоценным запахом.
Но шеф сказал: в Москву еще успеешь, до защиты год впереди, а сейчас надо в экспедицию лететь, на юг края, фольклор собирать. Какой, говорю, фольклор? Откуда? Люди про книги давно забыли, а вы — фольклор. Ты поменьше рассуждай, сказал шеф, а лучше собирайся в дорогу. Завтра “вертушка” туда полетит, тебя прихватят.
У нас в универе несколько своих “вертушек”, прямо с крыши взлетают. Что ж, мое дело маленькое, студент должен шефа слушаться. Собрался, подпоясался, прихватил магнитофон, видеокамеру — и айда за фольклором.
Мотались дней десять по хуторам да фермам — и все, разумеется, зря. Ничего, кроме похабных частушек, не удалось записать. Даже самые дряхлые старики и старухи не помнят ни сказок, ни свадебных песен, ни колыбельных. Вот тебе и фольклор. Пустая трата времени и горючего.
Что ж, полетели обратно. И вот, когда пролетали над тайгой, вдруг я заметил — внизу, на берегу реки, еле видный дымок курится. Что такое? Попросил летчика опуститься пониже. Опустились, сделали круг — и увидел я на поляне среди тайги усадьбу: две избушки, сарайчик, банька, сад-огород, лохматый пес, корова, и мужик бородатый с рогатиной — голову кверху задрал, на нашу “вертушку” смотрит.
— Давай вниз! — кричу летчику.
Сели рядом с избушкой. Вышли, огляделись, стали народ созывать. А весь народ — этот самый мужик с рогатиной, его баба с детенышем на руках, да в избе на печи старуха, такая дряхлая, что даже с печки слезть не могла, когда я ее начал пытать-расспрашивать. Самое замечательное, что эта семейка давным-давно живет здесь, на отшибе, в отрыве от всей мировой цивилизации. На охоту ходят с рогатиной и ножом, землю пашут плугом, обходятся без Интернета и даже без радио. Дикари, короче. Туземцы.
Хотя, с другой стороны, в избе у них я обнаружил несколько так называемых книг. Вот это находка! Правда, книги какие-то странные — “Учебник тригонометрии”, “Словарь иностранных слов” и совсем уж загадочный “Краткий курс ВКП(б)”... Надо будет потом поподробнее шефа расспросить, он человек ученый, пусть растолкует, о чем эти книжки.