Александр СИЛАЕВ

ЗАБЫТОЕ ИСКУССТВО КОАЛЫ

ДОМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕРПИМОСТИ

Темнеет. Светятся одинокие фонари. Спешат запоздалые пешеходы, и несутся почуявшие раздолье автомобили. Вечер перетекает в ночь.
Он в нерешительности.
Перед входом лежал грязный коврик с золотистыми буквами “достоинстство человека – в труде”. Ну и ну, подумал он, вот подонки-то. Немного в отдалении, посреди осеннего сквера, грустно поблескивали осколки битых бутылок. Пожилой мужчина два раза обошел здание. Замер перед бронированным входом. Дверь чуть-чуть приокрыта. Он огляделся и нервно рванул дверь на себя. Железо скрипнуло, нехотя пропуская внутрь.
— Дом политической терпимости?
— Он самый, — приветливо сказал ему молодой амбал, в костюме и сероглазый. — Вы заходите. Мы любому рады, даже такому, как вы.
— Мне бы…
Мужчина молчал: разглядывал свои пальцы, крутил пуговицы мятого пиджака.
Амбал участливо смотрел на него.
— Извините, а вы кто по ориентации?
— Э-э?
— Ну, скажем… Анархо-синдикалист? Нацист? Или что-то из ряда вон?
— Да нет… коммунист я, — признался он.
— Замечательно! – с чувством сказал амбал. – Вы не представляете, как я рад. В таком случае, вы хотели бы заняться здесь большевизмом. Угадал? И, как я подозреваю, не в одиночестве. Как насчет воссоединения с пролетариатом? Уединенный номер, красные флажки, аккуратный бюстик… скажем, Карла Маркса… звуки “Интернационала”… и вы соединитесь с настоящим рабочим. С грязным, потным, униженным. У него на шее будет ярмо, а руки будут в мозолях. Правильно?
— Видите ли, — смущенно признался он. – Это хорошо, но я бы предпочел…
Амбал перебил:
— С комсомолкой? Нет проблем. Есть тут одна героиня: чудо-девушка, прямо с плаката, почти чекистка. Ну да ладно, сами увидете. Она сбросит с себя буржуазные предрассудки, обнажит свою революционную сущность… Я вижу, как загорелись ваши глаза!
— Знаете, я бы хотел заняться этим по-сталински.
— Это уже круто, — вздохнул амбал. – Я бы даже сказал, нетрадиционно. Однако мы известны любовью к людям. Обслуживаем и таких. Хотя серпом и молотом по-живому — это сильно… ладно, все-таки не мещане.
Мужчина улыбался: впервые он не встретил упрека, только сервис и сплошное сочувствие. Надо приходить сюда до последней копейки, подумал он.
— И еще, — доверительно прошептал он. – Если можно, я бы хотел заняться всем этим с пионером.
— А почему нельзя? Можно, само собой. Только пионер занят. Один человек в актовом зале снял весь пионерский отряд для группового ленинизма, он, зна

ете ли, ноябрьский праздник захотел посмотреть, а потом еще первомайскую демонстрацию. А с демонстрацией они до утра не кончат.
— Что же делать? Я с женщинами не могу, они на империалистической стадии уже засыпают. А я не могу внедрять свой идеал в спящую женщину.
Парень-сероглаз посмотрел на его с усмешкой. Вроде задумался. Наконец весело произнес:
— Есть тут молодой человек.... Выносливый – просто жуть. Вчера арийцы зашли, так мы его жидом обрядили. Все стерпел, только в газовой камере задыхаться начал, вы представляете? Можно сделать его комсомольцем тридцатых. Хотите?
— Да.
Амбал исчез. Появился через минуту, вздохнул горестно-протяжно:
— Отказался. Отказался, хоть и выносливый. Говорит, что извращение. А я ему, козлу, говорю: а что тут у нас, козел, не извращение? А он свое. Не хочу, мол, по-сталински, по-хрущевски еще могу, а по-сталински пусть его памятник удовлетворяет. Я ему говорю, чистоплюю: желание клиента – закон. А он не верит… Так что предлагаю вам выход: давайте уж по-сталински, только сами с собой. Ну не совсем сами с собой, мы вам памятник Иосифа Виссарионовича дадим. А еще цветы вручим, можете возложить. Марш подходящий врубим, все как положено. Ну а дальше сами с усами, фантазируйте, как хотите, только памятник не попортьте, он тут один такой.
Скрывая досаду, он согласился, и его повели в подвал. По словам хозяина, памятник стоял там. Когда привели, дали букетик алых гвоздик и включили забытую музыку. Он услышал, что от тайги до британский морей Красная Армия по-прежнему всех сильней.
— Классная музычка? – с ухмылкой спросил амбал.
Мужчина закрыл глаза.
А когда открыл, то увидел, как со скульптуры сдернули покрывало. Вместо отеческих усов вождя на него смотрело лицо Николая Второго.
Он застонал, чувствуя холод и пустоту.
— Извините, сейчас поправим.
Амбал суетился. Посетитель кривил лицо, левая рука подрагивала. Через минуту он пришел в себя и сухо ответил:
— Спасибо, не надо. У меня уже ничего не получится.
…С тех пор мужчина начал пропускать митинги. Личный политаналитик признал его пассивным электоратом. Через неделю он услышал диагноз — латентный либерализм. Об этом говорили почти все симпто

Скачать полный текст в формате RTF