Алексей ВУЛЬФОВ

УХА НА КЕЖЕ

“London Control, Aeroflot 268, leaving sone boundry, flight level 350”.
“Aeroflot 268, London Control, maintain 350, contact Shanwick Oceanic Control at 125,7”.
“Maintaining 350, Shanwick 125,7, good-bye, sir”.
“Bye-bye!”*
Летим на 767-м в Штаты. Вошли в район Северной Атлантики.
— Володь, я посплю?
— Давай, давай!
— Поговоришь?
— Естесс-но.
— Добро.
Дали мне второго пилота. Вводится в строй действующим командиром. Нормальный мужик и по-английски говорит хорошо.
У меня свой второй пилот — с ума сойти. Я теперь воспитатель.
То и дело гляжу вниз по привычке. Атлантика серая, мутная, твердая, неприветливая. Иногда появляется в разрывах облаков...
Можно пока подремать. Дальше там по прогнозу в районе Ньюфаунленда грозы и турбулентность, не до сна будет.
Привычный гул корабля, кабинное шипенье. Резкие солнечные блики на приборных досках.
Подремлю. Вспоминается что-то...

“Из чего состоит биплан? Не знаешь. Из палок, дырок и тряпок”,- говорил мой первый командир Иван Максимович — удивительный в авиации человек, который почти никогда много не пил, громко не матюгался и не наушничал. Начальники “с управления” любили летать на уху со спокойным молчаливым Максимычем, не замечавшим типические безобразия на ухе так, как не замечает бедуин песчаную бурю.
В стылом домике провинциального аэровокзала под высоким потолком с треугольными вентиляторами, которые вряд ли когда-нибудь крутились, звучал из динамика, позванивал резонансом в высоких царапанных стеклах голос Верки Вашевой, с коей однажды, слегка пьяненькие, всю ночь на лодочке не гребли мы, а целовались,- доносилась отчужденная аэрофлотовская скороговорка: “...у первой стойки начинается регистрация и посадка на рейс местной авиалинии номер 15 Большая Середница-Ундогора-Кежа”. И сразу же вскакивали с пластмассовых стульев пассажиры, чаще всего одетые, включая женщин, в резиновое и брезентовое, и торопились к стойке так энергично, как будто самолет взмоет в воздух немедленно вслед объявлению.
Верка Вашева, работавшая в “перевозках”, характер имела покладистый, внешность довольную и округлую, а нрав к мужчинам открыто-демократический, за что имела в порту прозвище “Ваша”. Любимая поговорка ее была “будь проще, и люди к тебе потянутся” — и люди к ней действительно тянулись... Иван Максимович, незаметно склабясь в свои флотские усы, говорил в этой связи о Ваше, или Вашке, так: “С Вашкой лишь ленивый не спал”. Это как старый князь у Толстого: “Немцев только ленивый не бил”. Из Ваши вышла бы превосходная полковая санитарка или маркитантка. Так или иначе, мою биографию Ваша украсила как первая женщина...
Вот с того домика и пошел отсчет.

* — Лондон Контроль, Аэрофлот 268, выхожу из зоны, эшелон 3-5-0. — Аэрофлот 268, Лондон Контроль, сохраняйте 3-5-0, работайте Шенвик Океанический Контроль 125,7. — Сохраняю 350, Шенвик 125,7, гуд бай, сэр. — Бай-бай! (служебный авиационный радиообмен).

Там я начал летать вторым пилотом на Ан-2 (Иван Максимович называл эту машину серьезно: “А-эН-2”). Высшей и практически недосягаемой жизненною целью, настолько далекой и невероятной, что и подумать о таком казалось дерзостью, было переучиться на Ту-134 и уж тогда неограниченно возить отовсюду вареную колбасу, конфеты с ликером, махеровые шапки, заморские рыбацкие снасти и даже подсолнечное масло! Да при этом еще кушать в тропосфере курочку с рисом, устелив брюки белой салфеточкой, пить “кофэ”, как говорил Иван Максимович, вдоволь рассматривать коленки стюардесс — и не ведать ничего о том, что такое “капот-горизонт” или “подбор площадки с воздуха”, и никогда не заниматься решением следующей, допустим, проблемы: как выгнать из салона выменем назад дебелую дойную корову?
Пилоты реактивных Ту-134-х были у нас вышесторонним обществом: у них и отряд был на втором этаже, словно палата лордов, а ходили они по АДП всегда такие отрешенно-озабоченные, погруженные внутрь себя, что все до одного казались крупною номенклатурой. Обратишься к такому, а он сперва мимо глядит, будто не сразу ощущает, правда ли что-то рядом с ним происходит, и только со второго вежливого призыва поворотит на вас туманный взгляд.
Мы-то были попроще. Отряд наш располагался на первом этаже, как палата общин, в двух комнатках эскадрильи с картами и плакатами, и обращение там было вполне простецкое, если учесть, что средний возраст половины пилотов самолетов А-эН-2 не превышал 22-х лет.
Такой состоявшейся личностью полагал я себя тогда, что и не верилось, наяву ли все происходит. Форма на мне (синяя, тогдашняя красивая, аэрофлотовская!) предельно торжественная, и носки стандартные, как у всех (замполит “порол” за неуставные носки), и вязаная жилетка имеется, и скрипучие сверкающие ботинки, и погоны золотистые, и галстук. “Порют” меня на разборах и просто при задушевных беседах, как всех — как положено. И летная книжка моя с первыми сотнями часов лежит в сейфе эскадрильи, и на врачебную комиссию хожу вместе со всеми, переживаю, и сто грамм после рейса, бывает, выпиваю — даром что щеки пока еще совсем юные, нежные, бритвой не напаханные. Я — летчик. С ума сойти. И сейчас-то иной раз не верю.
В полете, держа штурвал, нет-нет, бывало, скошу взгляд на свой новенький погон, когда Иван Максимович отвернется и по привычке задумчиво глядит на землю, будто пассажир, да покуривает свой “Беломор”. Летать он мне доверял, и только перед самым касанием земли не спеша дотрагивался штурвала и вглядывался поверх доски, как вглядывается рыбак в задрожавший поплавок, готовясь в любое мгновение рвануть удочку.
Мне повезло: в училище незадолго перед первым самостоятельным я удачно накатал сочинение на тему “Ленин и авиация”, его даже напечатали в стенной газете “Молодые крылья”, и меня, как политически, значит, подкованного, распределили сюда, в местный пассажирский флот. Некоторые мои друзья (не столь отличившиеся на поприще политической литературы) попали “на химию” (т.е. на авиахимработы, а не на ту “химию”; впрочем, мало отличалось...), в

Скачать полный текст в формате RTF