лое большое семейство: стул-папа, стул-мама, стул-дедушка со скрипучей ножкой и еще ребята-стулята — семь стулёнышей, один другого меньше.
Папа стул был большой и красивый. У него было четыре ножки, а между ножками четыре перекладинки, спинка была и сиденье. А у сиденья снизу — фанерка, сверху — тряпочка полосатая, по краям — дощечки, а в середине — всё ватой набито, такое было сиденье.
Гора высокая с давних пор спала. Пятьсот лет спала, и семьсот лет спала, и еще тысячу. Спала, спала, а однажды проснулась и глаза открыла.
Что тут было! Камни все с обрыва вниз .полетели, деревья в лесу все попадали, кусты по поляне забегали, дом деревянный к обрыву побежал, хотел в воду броситься, а самый маленький стулёныш в доме упал с дивана и ножку себе сломал.
Смотрит гора кругом — посмотрела, посмотрела и снова глаза закрыла, заснула. Тогда опять тихо стало. Камни все по обрыву наверх полезли, деревья в лесу повставали, кусты по местам своим разошлись, дом деревянный посреди поляны встал спокойно. А маленький стулёныш лежит на полу и плачет.
Собрался тогда папа-стул в магазин купить столярного клею, ножку малышу поправить. А стул-дедушка со скрипучей ножкой говорит ему:
— Ты, стул, иди, иди, да смотри, не садись у реки на берегу, когда устанешь, не пей воды холодной.
Пошел папа стул в магазин, а дорога длинная. Вот он уже и с горы спустился, и лес позади оставил. Солнце в небе высоко стоит. Устал папа-стул, и жарко ему. А река — вот она рядом течет. “Сяду я, — думает стул, — на берегу, посижу, воды холодной попью.” Но вспомнил дедушку со скрипучей ножкой, что тот говорил. “Нет, — решил, — не сяду, не буду воду пить, пойду дальше.”
Пошел он, а дорога длинная. Идет, а погода жаркая. Устал папа-стул больше прежнего. Глядит на реку, а река — совсем рядом течет. “Сяду я, — думает стул, — на берегу, отдохну, воды холодной попью.” Но вспомнил дедушку со скрипучей ножкой. “Нет, — подумал, — не сяду, не буду отдыхать, дальше пойду.”
Пошел дальше, а дороге конца не видно. Идет, а солнце сверху печет, не слабеет. Устал стул, мочи нет. А река все рядом, вдоль дороги течет. “Нет, — думает стул,— я у реки близко садиться не буду, а сяду в сторонке, там отдохну.”
Подумал и сел. Сидит, отдыхает, на воду смотрит. Посидел немного и говорит своим ножкам:
— Ножки мои, ножки, сбегайте в магазин за клеем, а я вас здесь подожду.
А сам сел поудобнее, ближе к воде устроился.
— Нет, — отвечают ножки, — мы устали сегодня по пыли да по камням бегать. Говорит папа-стул своей спинке:
— Спинка моя, спинка, сбегай-ка в магазин за клеем, а я тебя здесь подожду.
А сам еще пересел немного, и опять ближе к воде.
— Нет, — отвечает ему спинка, — я уже устала сегодня по жаре ходить, на солнце печься.
Говорит тогда папа-стул своему сиденью мягкому:
— Сходи ты, сиденье, в магазин за клеем, а я тебя здесь подожду.
А сиденье в ответ молчит — заснуло и ничего не слышит.
Вздохнул стул: придется, видно, самому за клеем идти. Хотел встать, смотрит — а он уже у самой воды

сидит. “Встану сейчас, — думает, — и пойду.” А сам наклонился к реке и напился холодной воды, сколько хотел. И дедушку со скрипучей ножкой не вспомнил. Только напился стул, голова у него закружилась, глаза сами собой закрылись, лег он прямо где сидел и заснул мертвым сном.
Лежит стул и спит, хорошо ему. Спит стул, а ножкам его не спится.
Говорит одна ножка:
— Пойдемте, сестрички, в прятки поиграем, наперегонки побегаем, по траве поваляемся.
— Пойдем, — отвечают те. И побежали они, и перекладинки вместе с ними тоже.
А стул лежит, спит, ничего не слышит. Спит стул, а спинке его не спится. Говорит спинка сиденью мягкому:
— Пойдем, что ли, и мы тоже куда-нибудь.
— Пойдем, — отвечает сиденье. И пошли они далеко: спинка, фанерка, тряпочка полосатая. А дощечки запели песенку и по речке поплыли.
Вечером холодно стало. Проснулся стул и видит, что нет никого. Ни спинки нет, ни сиденья, ни ножек — ну, совсем никого. Забеспокоился он, стал искать. Кричит, аукает, туда-сюда бегает. Много ли, мало прошло времени, собрал он всех, только одного нет, одного не хватает, один остался еще, самый маленький, незаметный, шуруп недовинченный. А в магазин уже идти поздно. Задумался стул, и что делать ему — не знает. Сидит печальный, думает, а тут кто-то пищит перед ним из травы тонким голосом. Кто это там, маленький, незаметный? А это тот самый и есть, кого не было, этот как раз шуруп недовинченный. Стал ругать его папа-стул:
— Ты где-то ходишь, — говорит, — а мы ждем тебя все. Из-за тебя мы в магазин опоздали, клея не достали. Ножку маленькому стулёнышу склеить нечем, а он там лежит дома и плачет.
— А я в магазине как раз и был, — отвечает ему шурупчик, — и оттуда иду с клеем.
— Где этот клей? — обрадовался стул, — давай его скорее сюда.
Тот дал.
— Завинчивайся скорее на место, — говорит стул, — и пойдем.
Пошли они. Пришли домой, ножку малышу склеили. И еще на дедушкину скрипучую ножку клею осталось.

г. С.-Петербург
№3, 1998 г.