Он гоготал, хлопал меня по спине, жулькал собачью морду, трепал ей загривок, а она боком, боком льнула к нему (его обожали все собаки), и совсем не обращал внимания на этот осевший домик, на старуху, стоявшую с понуро опущенными плечами и безвольно висящими руками вдоль грязного засаленного фартука. Не замечал он и умирающую лошадь, как, впрочем, и лошадь не замечала его. Не замечал бледное детское личико с фиолетовыми губами и заячью мордочку, прильнувшие к пыльному стеклу внутри дома...
— Слушай, Медведь, харчи есть с собой? — спросил я.
— А как же! Серега! Давай харчи, Ленька бутылку ставит!
— А деньги есть?
— Гроши?! — удивился Медведев. — Есть! Как в Греции... Серега! Куртку — сюда!
Чьи-то руки, видно, Серегины, подали в люк сначала бачок с кашей, затем две буханки белого хлеба, термос с чаем. Мы с Медведевым приняли все это в четыре руки. Затем Медведев получил зеленую армейскую куртку, вынул из бокового кармана бумажник, раскрыл передо мной. Я взял все деньги — пачечку десяток. Неловко одной рукой пересчитал их и сунул пачечку под ремешок термоса.
— В долг до гарнизона. Можно? — сказал я Медведеву.
Тот с недоумением кивнул. Затем я достал все свои деньги, какие были с собой, и добавил к пачечке Медведева. До него наконец дошло, что собираюсь я сделать, и он впервые, может быть, за все эти годы внимательно посмотрел вокруг себя. Оглядел покосившийся, весь в трещинах дом, заметил лошадь, детское личико за мутным стеклом, наклонившуюся трубу, пробитую ржавчиной. Тень скользнула по его лицу, он поморщился, отвернувшись от старухи, тихо сказал:
— Отдай быстро и — ходу!
Я пытался отдать все это старухе, но она взяла лишь хлеб, остальное отвела черной крепкой рукой. Тогда я вежливо отодвинул ее плечом, внес в дом бачок и термос, поставил на столик перед женщиной. Она испуганно помотала головой, отодвинулась от стола.
— Это вам, от командира части, — слукавил я. — Велено вручить. Ничего не надо.
Женщина протянула тужурку, но после моих слов уронила на колени. Девочка, заяц и жеребенок на сводили с меня глаз. Или мне казалось — не знаю. Я готов был провалиться: откупаюсь — от них?! О, Господи! Но что делать? Как им помочь? Девочка прижалась к зайцу, в ее глазах стояли слезы.
— Рахмет, спасибо, — чуть слышно сказала женщина. Лицо ее снова стало непроницаемым. Я погладил девочку, зайца. Горло перехватило, и я быстро вышел из дома. Медведев уже торчал в люке, с нетерпением помахивал рукой. Этот небрежный жест, а главное, выражение лица — чуть брезгливое — резанули меня. Мы часто попадали в разные переделки, и я хорошо знал Медведева как верного товарища и прекрасного работника, но, видимо, существовали еще какие-то уровни, о которых я прежде не задумывался... Я обнял старуху с двумя прижатыми к груди буханками хлеба. О, если бы она хоть как-то проявила свои чувства, я принял бы их за знак прощения, но старуха оставалась спокойной, невозмутимой, неподвижной. Как и старая лошадь, она смотрела мимо меня, поверх меня, сквозь меня... Нетерпеливо взрыкивает мотор, я прыгаю на броню, цепляюсь за скобу. Прощально машу девочке и зайцу за окном, старухе, стоящей возле обвисшей шкуры. Машу лошади, в страшном оцепенении глядящей в небытие. Машу доброй собаке, спасшей меня от верной гибели... Не знаю, сумею ли хоть чем-нибудь облегчить участь этих людей, вряд ли. Но знаю точно, что прежний “бог” опустился на землю и, похоже, навсегда.

г. Иркутск
№5, 1994 г

Из антологии ДиН

Виктор БАЯНОВ

***
Будет тихо и туманно,
И по-летнему тепло.
Будет вновь Аким-и-Анна —
Очень странное село.

Там деревья-великаны
Подбрели к речной косе.
Там про ружья да капканы
Разговаривают все.

Там в шестой избе от края,
При зашторенном окне,
Разведенка молодая
Приготовит ужин мне.

И с печалинкой во взгляде
Скажет: — Дальше не ходи.
Впереди ночные пади,
Мост подгнивший впереди.

Ты подумай, парень, здраво:
Знают все окрест места,
Что живет худая слава
Возле этого моста.

Там разбились поезжане,
Там когда-то у скалы
Острым камнем каторжане
С ног сбивали кандалы.

Зверолова с лисьим мехом,
Приискателя с конем
Мост встечал варначьим смехом
Да тяжелым кистенем.

Там в зыбун глухой, холодный
За колодины и пни
Завлекут тебя болотные
Дрожащие огни...

Я забудусь на минутку.
Замечтаюсь.
И тогда
Станет сладко мне и жутко,
Будто в детские года.

Я увижу деревеньку,
Ветхий мост, где возле скал,
Кто-то девку,
кто-то деньги,
Кто-то голову терял.

И поверю в страхи-байки
Про трясины и леса,
Потому что у хозяйки
Очень синие глаза...

г. Кемерово