Василий АКСЕНОВ
СУПЕРЛЮКС
Владислав Иванович Ветряков, он же, для друзей, Слава, он
же, для самого интимного окружения, Гиббон... Многоточие. В растерянности
оглядываемся: сказуемое потеряно или еще не найдено, ибо мы еще не знаем,
куда поместить нашего героя, в какую точку мира, в какие обстоятельства,
какое предложить ему действие. Пока что разберемся с прозвищем: что за
странность — Гиббон? Ведь это же, как известно, вид обезьян, а между тем
во внешности Владислава Ивановича ничего обезьяньего нет, напротив — с
первых же минут знакомства он удивляет славной человечностью, мы бы даже
отметили его особенный искрящийся взгляд. Такой взгляд отличает персону,
способную восхищаться объективированным миром, видеть в нем не просто
скопище предметов, но еще и разные горизонты очарования, таким мы предлагаем
читателю его взгляд. Что же касается словечка Гиббон, то все началось
с шутки: парились в сауне с ближайшими друзьями, вернее — развлекались,
пиво “Карлсберг” в неограниченном количестве, анекдоты, байки, возня...
ГачикТарасян взялся изображать слона, Лева — умирающего лебедя, а Владислав
Иванович руки опустил до пола, запрыгал перед зеркалом — я гиббон, я гиббон!
И вот надо же — ни слон, ни лебедь не прижились, а гиббон остался — Слава
Гиббон. Честно говоря, некоторые основания для клейкости у этого прозвища
есть: филогенез почему-то принес Владиславу Ивановичу длинноватые руки,
излишнюю волосатость кожи, но эти внешние и не особенно существенные предметы
совсем не бросаются в глаза, особенно если ты не дурачишься в финской
бане, а едешь в такси, одетый в костюм тончайшей голубоватой фланели,
чуть покачиваешь изделием итальянских обувщиков и добрым, почти восхищенным
взглядом через дивные французские очки смотришь на мир, на Приморский
бульвар Одессы, на памятник Дюку де Ришелье, на панораму порта с белоснежными
кораблями в центре оной. Итак, найдя вдруг нашему герою место, забудем
словечко “гиббон”, чтобы преисполниться симпатией к чудному гражданину
Владиславу Ивановичу Ветрякову, похожему на физика-теоретика, к тому же
выездного.
— Потрясающе! — сказал Ветряков. — Просто потрясающе!
— Что потрясающе? — хмуро спросил шофер.
— Да вот же все это! Одесса, порт, корабль!
Остановились на причале прямо возле высоченного борта теплохода “Караван”.
Ветряков протянул шоферу пятидесятирублевую ассигнацию. Хрустящая, новенькая,
довольно большая и вполне приятного зеленоватого цвета. Если уж иметь
вкус к деньгам, то начинать нужно с пятидесятирублевок, так давно решил
Владислав Иванович. Человек со вкусом должен ориентироваться только на
полусотенный дизайн.
— Сдачи нет...
— Веселее, друг! Сдачи не надо! — сказал Владислав Иванович.
— Вот это потрясающе, — пробормотал ошеломленный таксист.
Владислав Иванович, подхватив чемодан и атташе-кейс, стал подниматься
по трапу белоснежного гиганта. Вахтенный офицер взял его билет и посмотрел
на Владислава Ивановича с уважительным вниманием. Как-никак 900-рублевый
суперлюкс! Прошу вас! Пожалуйста, сюда! Лифт, пожалуйста! Люда, проводи
товарища в Ноль-второй! Надутая, розовощекая, вся хрустящая Люда, воплощение
неприступности, открыла дверь красного дерева, за которой сразу же обнаружилось
некое чудо комфорта. Люда, минуточку! Никаких минуточек, я на вахте! Нет-нет,
вы меня не поняли, просто в честь знакомства, быть может, вам пригодится,
надеюсь, не обидитесь, вот пустячок... Пассажир суетливо отщелкнул чемодан,
и через секунду в руках у коридорной оказалась коробка духов “Мадам Роше”,
целая унция. Мама моя, в заграничных плаваньях Люда и взглянуть
не смела на такие предметы. Ну вот, Люда, ну вот, я вижу,
вы рады, и я, конечно же, рад, что вы рады, потому что радость вам очень
к лицу.
— Да что вы, товарищ... Ой, мама моя! Да что вы, товарищ...
— Владислав Иванович Ветряков, физик. Я физик, Люда, вы понимаете? Для
меня это просто пустяк.
Люда с некоторой еще опаской пропустила физика внутрь суперлюкса и показала,
держась на проверенном расстоянии, холодильник итальянский! — ванную комнату
— всю шведскую! -цветной телевизор — американский! — музыкальную стереофонику
— японскую! Чудеснейший в самом деле пароход! И название такое чудное
— “Караван”! Откуда же, Люда, такое название необычное? Что же необычного
— “Азербайджан”, “Казахстан”, “Караван”... Ну, я рад, Люда, что наше знакомство
состоялось. Еще раз уверяю вас, что этот пустяк, вот этот неплохой дизайн,
а? — вот эта ерундовина ни к чему не обязывает, а вот если вам что-нибудь
понадобится, Людочка, я не знаю, ну мало ли что, деньги, скажем, если
вам деньги, моя золотая, понадобятся, обращайтесь в любое время.
Оставшись один, Владислав Иванович повесил в шкаф свои костюмы, коричневый
и серый, блейзер и джинсовый “сафари”, расположил на полках стопки английских
рубах и свитеров тонкой шерсти, расставил обувь, “граничащую по дизайну
с произведениями искусства” (выражение Гачика Тарасяна), извлек парижскую
мужскую парфюмерию, а вслед за ней — коньяк, виски, джин — все это во
временном небрежном расположении представляло отличнейший дизайн, или
иначе поп-арт.
Через полчаса прибыли два отличнейших молодца в джинсах, в коже, настоящие
оптимисты. Без посторонней помощи втащили в каюту несколько ящиков с напитками
и закусками: тоник “Швепс”, любимое баночное пиво “Карлсберг”, джин “Бефитер”,
икра, копчености, жареный миндаль — все как полагается. Владислав Иванович,
глядя на заказ, наполнялся теплым, почти торжественным чувством. Нет,
что ни говори, есть еще в мире “чувство локтя”: стоило ему заикнуться,
что хорошо бы на борту “Каравана” получить заказ, как тут же Лев сказал:
“бу-сдслано”. Владислав Иванович представил себе, как Лев выходил на Росько,
а тот подключал Вадима Лешина, потому что самому ему на уровень Андрея
Михайловича выходить не след, а Вадим звонил Серафиме Ивановне, а та уже
известила Андрея Михайловича в частном порядке, и тогда уж верный Лев,
получив “добро”, позвонил напрямую. Нет-нет, чтобы ни говорили скептики,
есть еще в мире настоящая мужская дружба. Так вот ведь получается — достаточно
двух-трех слов, иногда и одного взгляда на человека, и сразу ясно, пойдешь
с ним в разведку или воздержишься.
Теплоход “Караван” в море — благородное зрелище! Чартерный всемирный скиталец,
обычно прогуливающий шведов и англичан в архипелагах Полинезии, а колумбийцев
или аргентинцев, наоборот, по фиордам Норвегии, иногда посещал и родные
воды, ублажал соотечественников. Тогда запечатывались игральные автоматы,
так называемые “однорукие бандиты”, ибо нашим людям чужд дух наживы и
Скачать полный текст в формате RTF