— То есть как?
— В истории медицины подобные случаи известны. Так называемая ложная беременность у истерической психопатки. От самовнушения. Прекращаются месячные, набухают грудные железы, раздувается живот... Надо обследоваться хорошенько.
Но врач ошибся. Результаты обследования подтвердили и без того очевидный факт:
беременность.
В один прекрасный день у Маруси начались схватки — и ее увезли в родильный дом. И родился у девушки славный младенец мужского пола, голубоглазый, с золотистым пушком на головке.
Вернулась Маруся с сыночком из роддома, а на пороге встретила ее мать, поседевшая от позора.
— Явилась, сучка? — прохрипела мамаша, пропуская ее в дверь. — Притащила своего выблядка?
— Что уж теперь-то, мама? — сказала с тоской Маруся. — Разве ребеночек виноват?
— А кто виноват? Кто?
— Я не знаю... Ей-богу, не знаю.
Мать махнула рукой, скрылась в своей комнате.
Маруся распеленала младенца, покормила его грудью, уложила спать.
Потом зашла в комнату к матери. Мать лежала, отвернувшись к стене.
— Мама... ну что же нам делать? — обратилась к ней Маруся.
Мать молчала.
— Мама, прости... я ведь, честное слово, не виновата...
Мать молчала.
— Ну, не знаю, не знаю я! Не знаю!
Мать — ни звука.
— Мама, что делать?! — в отчаянии вскрикнула Маруся и опустилась на колени перед ее кроватью. — Скажи — что мне делать, и я сделаю! Клянусь, я сделаю все, что прикажешь!
Мать продолжала молчать.
Маруся медленно поднялась с колен, вздохнула, прошептала: “Прощай, мамочка...” — и вышла из комнаты. Мать не спала. Но она не окликнула Марусю, не остановила. Она лежала лицом к стене, смотрела сухими глазами на пыльную трещину.
Младенец сладко спал, посапывая, выпятив нижнюю пухлую губку.
Деточка моя. Солнышко. Ненаглядный мой.
Маруся выдвинула ящик комода, достала моток бельевой веревки, проверила на крепость — выдержит, не порвется. Только не здесь же... Но где?
“Пойду в сарай”, — решила она.
Маруся подошла к спящему младенцу, наклонилась над ним, поцеловала в золотое душистое темечко. Спи, мой сладкий.
— Прости, сынок, — прошептала она. И пошла.
Но, когда уже распахнула дверь и ступила на порог, ее вдруг остановил детский голос:
— Мария, не делай этого.
— Что?! — вскрикнула Маруся — и резко обернулась.
Младенец смотрел на нее строго, без улыбки. Выражение его бледного круглого личика было не по-детски скорбным. Он смотрел на нее с горечью и упреком.
— Это — ты?.. — прошептала Маруся и прислонилась к дверному косяку. Ноги ее не держали.
Младенец молчал. Но взгляд его был по-прежнему строг и серьезен. И только тут,
наконец-то, Маруся поняла, что именно произошло.
Ноги марусины подкосились, она упала в обморок.
А потом, очнувшись, она отказалась от страшного своего намерения и осталась жить. Но мать ее так и не захотела примириться с позором. И Маруся, по настоянию матери, отдала младенца в детский дом и подписала бумажку о полном отказе от всяческих материнских претензий. Был ребенок — и нету. Плакала, конечно. Переживала. Потом даже

пыталась найти, вернуть — бесполезно. Затерялись его следы.
Давно это было. Поэтому — вроде, как бы и не было вовсе.
Но я-то знаю, я точно знаю, что все это было в действительности. Не выдумка, не фантазия — факт.
И где он сейчас, златовласый ее сыночек? Где-то ведь среди нас, где-то рядом. Теперь уж ему, по грубым подсчетам, должно быть около тридцати, не меньше.
Вот бы встретить и познакомиться. Посмотреть бы ему в голубые глаза и спросить его кое о чем... А?

г. Красноярск
№2,1994 г.