”либерализме”, ”национализме”, ”религиозном мракобесии” и других смертных грехах. Сценарий тех лет был обкатан до мелочей. После выхода статьи собиралось партийное или общее писательское собрание. Оклеветанного дружно осуждали, заставляли каяться в несовершенных грехах, а под конец — исключали из творческого союза и из партии. После этого не проходило и двух дней, как несчастный исчезал “с концами”... Вернулись “оттуда” лишь немногие...
Но когда я захотел проверить эти слухи по старым газетным подшивкам из нашей Национальной библиотеки, оказалось, что эти статьи все до единой аккуратно вырезаны. Остались лишь зияющие пустоты... К счастью, подшивки хранятся не в одной только библиотеке, и позднее я разыскал его “убойные” статьи в других местах.
Каково, однако? Человек помнил все свои выступления — ни одного не пропустил. И отлично осознавал их подлую суть. Иначе зачем бы он стал трудиться, выписывать старые газеты, по-бандитски орудовать лезвием бритвы, подчищать, так сказать, собственную биографию, а заодно и выправлять историю? Только напрасный труд! Совесть-то свою не обманешь... А она, видать, грызла его почище цирроза печени, что и ускорило его уход в мир иной...
Да, что написано пером...

БОМЖИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ

Возле привокзального ларька с видеокассетами сидит безногий багроволицый инвалид и наяривает на баяне. В шапку изредка летят монеты и мелкие купюры — народ у нас прижимистый, не больно-то раскошеливаются. Но на выпивку, видать по всему, хватает...
Вот возле него останавливается кучка бомжей. Перемигиваются, о чем-то перешептываются и... начинают представление. Нарочито кривляясь и выпендриваясь, принимаются танцевать под мелодию вальсов и фокстротов. Движения, конечно, неумелые, ни ладу, ни складу... Больше делают вид, чем танцуют: размахивают руками, приседают, ухают, крякают, стараются рассмешить зрителей. А тем только того и надо — народу здесь толчется много, делать нечего. Было бы на что поглазеть, к тому же — на халяву...
Хотя зрелище, конечно, не самое эстетическое. Грязь, рвань и такой запах, что я невольно отдвигаюсь подальше. Одна из пар, споткнувшись, падает на заплеванный асфальт. Юбка на даме задирается. А партнер на потребу хохочущим зрителям задирает юбку ещё выше, демонстрируя всем желающим полное отсутствие нижнего белья. Фокус удался, и через некоторое время тот же трюк повторяет вторая, потом третья пара...
Мысленно пробую их отмыть. Да они не такие уж и старые! От силы — 30-40 лет... А одна из бомжих — та, что упала первой, вполне ничего... Вот только двух передних зубов нет, и улыбка от этого получается страшноватой...
Толпа вокруг них густеет. И денежки в шапку летят куда как чаще — баянист еле успевает раскланиваться, благодарить почтенную публику. Слышатся насмешливо-восхищенные возгласы:
— Во дают!
— А вон та — смотри, смотри, чо вытворяет! Юбка-то совсем сползла...
— Умора...
Мимо проходит наряд милиции. Проходя, равнодушно роняют: “Вон отсюда! Чтоб духу вашего здесь не было!” “Все-все! , — с готовностью отвечают бомжи. — Уходим,

уходим... Уж и потанцевать нельзя... ” Но едва милиционеры проходят мимо, снова оживляются, корчат им вслед рожи и продолжают работать на публику.
Вдруг музыка резко обрывается. Я даже не успеваю сообразить что к чему... Вижу только, как бомжи прыскают в разные стороны, как инвалид на своей каталочке с подшипниками, забросив баян за спину, отъезжает от вокзала, а какая-то баба истошно вопит:
— Ой, обокрали, держите, держите! Сумку украли... Милиция, милиция...
Никто, конечно же, не двигается с места, а многие посмеиваются.
—Раскрыла зенки-то... Раззява... Они может, это нарочно, чтобы отвлечь... Сама виновата...
Толпа постепенно рассасывается, и привокзальная жизнь входит в свою обычную колею...

ТОТАЛИТАРНОЕ ДЕТСТВО

Мои детские годы — с того самого момента, как я стал себя сознавать — прошли в больших городах. Отец был военным, окончил школу младших командиров в Казани, потом Военную академию им. Фрунзе в Москве, после Финской кампании получил назначение в Ленинград.
Что же отпечаталось в моем детском сознании от той сталинской эпохи, эпохи 30-х годов?
По радио: мудрый вождь и учитель... Чужой земли не хотим, но и своей ни пяди не отдадим... Если завтра война, если завтра в поход, — будь сегодня к походу готовым... Ворошиловский стрелок... Сталинские пятилетки... Смерть подлым предателям и убийцам!.. Сталинская конституция... И снова: великий вождь и учитель...
На праздничных демонстрациях: море голов и кумачовых знамен... Портреты вождей мирового пролетариата и самый большой — непременно Сталина... Красные транспоранты и лозунги, белые бумажные цветы, привязанные к березовым веткам с распустившимися зелеными листочками (куда смотрели защитники природы? ) Физкультурники и физкультурницы в белых майках и таких же белых тряпочных туфлях...
На только что открывшейся сельхозвыставке: скульптуры задастых колхозниц с ногами-тумбами.. Огромные снопы из отборных колосьев... Разноцветные фрески о колхозной жизни... Мелодии Дунаевского и братьев Покрасс.
Разговоры: о футбольных матчах — какой счет? О папанинцах и покорении северного полюса... О войне в Испании. И о том, что кого-то минувшей ночью взяли. Но это — с оглядкой и свистящим шопотом...
Фильмы: о Чапаеве и пулеметчице Анке... О парне из нашего города, который ушел на войну... О подкидыше: “Не нервируй меня, Муля... ”
Песни: “По долинам и по взгорьям”, “Дан приказ ему на Запад”, ”Шел отряд по берегу”... ”Любимый город в синей дымке тает”. И, конечно, незабвенная “Катюша”... А на исполнителей особого внимания дети не обращали...
Лозунги, впечатанные в сознание: “Выполним и перевыполним! ”, “Пятилетку в три года! ”, ”Храните деньги в сберегательной кассе”...
Эпоха как эпоха... Детство как детство... И только сейчас осознаешь: все бы ничего, да только многовато ненужных и напрасных жертв. Как будто гигантский каток прошел по стране, по миллионам молодых цветущих жизней...

г. Казань