и нас — чуть уставших, счастливых от солнца и света?
А был лишь вагон, стук колес,
за околком — мелькание сосен...
И я уезжала назад от тепла —
снова в осень...

***
Во дворике старом, у старого дома,
в котором все с детства до боли знакомо,
во дворике старом — все было не ново:
ольховые кисти шептались знакомо,
скрипели тихонько пустые качели,
осенние листья печально старели,
знакомый мальчишка бренчал на гитаре,
знакомую книжку девчонки читали...
А сердцу хотелось чего-то иного...
Во дворике старом. .. У старого крова. . .

***
Мне прибавить бы лет. Хоть пяток.
Я уэнала бы, как ТАМ все будет.
Кто друзья мои — лишь на часок,
кто меня никогда не осудит...
Как там верится в чудеса?
Есть ли крылья еще за спиною?
И твои голубые глаза
голубеют ли рядом со мною?..
Тяжела ли разлуки беда?
Горше — плакать или смеяться?
И быть может, с тобою тогда
не пришлось бы сейчас расставаться...

СУД

На суд людской моя душа
не торопилась,
она уютно и тепло
внутри гнездилась.
В друзья себе она взяла
лишь ночь да ветер,
и не хотела быть сна
за мир в ответе.
Ночами темными душа
к луне летела.
Смеялась. . . Плакала она. . .
Тихонько пела...
На мир людской лишь с высоты
сна глядела,
и стать частицей мира -
не хотела...
Но суд людской насквозь пропитан
едким ядом.
Судить взялись они ее
всем миром, ладом.
Чжо, мол, такое — ночью петь,
а днем скрываться?
С чего бы это вам, душа,
людей бояться?
Мы разберемся миром веем,
поймем в чем дело. . .
Быть может, вам, душа, нужно
другое тело?
И, испугавшись слов людских,

душа упала.
Рябилась вдребезги душа.
Дули не стало.
И, успокоились, ушли
тихонько люди...
А как же я? Со мною что же
теперь будет?..

ИЗГНАНИЦА

Это было в последний день осени,
а быть может, и не было вовсе...
Все деревья — одежды сбросили,
и остригла я рыжие косы.
И надела я платье изгнанниц,
и пошла по дороге ветра,-
не посланница, не избранника...
Лишь обидой одною согрета.
Сторонились меня звезды редкие,
и шептали они: “Прокаженная...”
А деревья — хлестали ветками
по душе, нелюбовью сраженною...
И очаг мой остался в осени,
в нем огонь перестал потрескивать...
...Что же вы меня так и не спросите:
как согреть мои руки детские?..

***
Огонь в печи поведывает тайны
сухим разгоряченным язычком.
И бабушка уже закрыла ставни,
открыла книжку с добрым горбунком...
Морщинистой рукой щеки коснулась,
и сказка засверкала, ожила...
И я — жар-птицей певчей обернулась,
царевной ненаглядною была...
Тепло и сладко на горячей печке,
подслушивает месяц за окном.
И жаждет чуда детское сердечко,
и верю в сказку с радостным концом...
...В квартире городской темно и сыро,
а на дворе — по-прежнему зима...
И я конфорки на плите включила,
читаю “Горбунка” — уже сама.
А ветер свищет, в щели задувает,
огонь холодный мертвенно молчит...
Прощаясь с детством (так всегда бывает?),
душа рыдает, мечется, кричит. . .

г. Омск