Ирина БАХТИНА

ПО ПУТИ В НИКУДА

Мыслить – значит испытывать желание создавать мир (или, что тоже самое, задавать границы собственному миру).
Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде.

Верный признак действительного присутствия Бога в нашей жизни это либо полное забывание себя, либо ощущение себя комком грязи.
Клайв Льюис. Просто христианство.

Нет любви для вас на этом свете,
Вам потоп дарован вместо суши,
Почвы нет под вашими ногами.
Франц Верфель. Все мы на земле чужие люди.

Часть I

Я представлял, как умру: будет непременно открыто окно, в нем небо, не важно какое, лишь бы не плотно задернутые шторы и не стена за окном. Ветер волнует занавески, если они есть. Занавески не важно. Ночь, день, солнце, дождь – тоже не важно.
Я хотел бы умирать на снежно-белых, хрустящих от крахмала простынях. Пусть кто-нибудь будет рядом, пусть звенят склянки, чашки, пусть пахнет кофе. Потом запах пропадет, стихнет звук…
Если бы я верил в другую жизнь, выпорхнул бы в окно из обмякшего тела. А так, мне все равно, закроет ли кто-нибудь глаза моему трупу.
Все вышло не по-моему. Я не помню своей смерти. Последнее, что я помню, это как сидел у телевизора с чашкой чая. Был ранний вечер, но я никуда не собирался идти. Как видно я не запомнил не только своей смерти, но и всего, что ей предшествовало. Хорошо, если я умер в больнице, на свежей простыне. Но может случиться, что я сдох под забором, уткнувшись носом в собачье дерьмо. Так или иначе, я умер и все началось.
Мой агент сидит в кресле напротив, положив ногу на ногу и, откидывая голову при каждой фразе, которая кажется ему удачной. Он битый час рассказывает мне, что здесь нет времени, что это не чистилище, это не злая шутка чужой воли, он не знает как это объяснить, и вообще, есть ли этому объяснение, но мы не израсходовали себя до конца, что-то в нас не позволяет нам исчезнуть…
— Прежде, чем погрузиться в абсолютное небытие, нужно додумать, доделать, дочувствовать, допережить… Да, в известной степени допережить тоже.
— Но я умер, — напомнил я.
— Смерть не способ сбежать от забот, — агент улыбнулся, не размыкая губ, и тряхнул головой.
— Не понимаю, зачем я буду что-то допережевывать, если я уже мертвый?! Или…
— Ну, это вряд ли, — утешил меня агент. – Выхода отсюда нет.
— А какой смысл?
— Вы при жизни исповедовали экзистенциализм?
— Да.
— Тогда к чему вам и смысл? – Агент тряхнул головой.

Мы встали, он оставил на столе свою визитную карточку, еще раз тряхнул головой на прощание и вышел.
Я огляделся. В комнате было пять углов. Две из пяти стен зашторены тяжелыми зелеными портьерами. Мебель обита зеленым бархатом. На полу белый с зелеными листьями ковер. Кресла, в которых мы только что сидели, расположились в центре комнаты у большого овального стола. В таких квартирах я при жизни даже в гостях не бывал. Следующая комната – кабинет – черный письменный стол, ленинское кресло в чехле, шкафы с книгами, кажущимися знакомыми мне. Я подергал выдвижные ящики стола. Они оказались доверху набиты бумагами. Я достал из одного сверху линованный тетрадный лист. На нем детским почерком написано “Здравствуй”. Под ним еще два помятых листа, соединенных скрепкой. Текст отпечатан на плохой машинке, так, что бумага кое-где пробита насквозь. Я сел в ленинское кресло и стал читать:

ВСЕ ТА ЖЕ ПЕСНЯ

Случилось так, как случалось прежде: две частицы в хаотичном движении притянулись друг к другу. На короткий миг им показалось, что они составили целое. Но они были со всех сторон остроугольны и только изранились. А кто целовался в губы и не ранился? “Мне не надо чужого”, – сказали они друг другу и снова растерялись в хаосе.
Пластинка заела на слове “ты”. Ты проплываешь по небу; отражаешься на воде; ты сонмами прохожих идешь по улице; твой далекий голос будит меня ночами; в книге, в газете, на чистом листе бумаги написано о тебе… Кто-то один ел суп и слезы капали в кипяток. Кто-то один выучил потолок наизусть.
Пластинка заела на слове “нет”. Нет-почему-потомучто-нет. Нет, потому что вместе больно; нет, потому что каждый движется по своей орбите. Ты вытеснил меня из меня, но как: тебя ведь нет.
Ты – уже не ты. Пока еще каждый шорох за дверью – твой невозможный приход, я уже не помню как ты выглядишь. Мы не узнаем друг друга, если столкнемся на улице. Мы посмотрим друг другу в глаза, извинимся и разойдемся. И только когда каждый смотрит в темноту за своим окном, между нами устанавливается связь, а потом мы возвращаемся к своим иллюзиям. А когда наши останки удобрят землю, песня наша будет где-то звучать, потому что наши слова и музыка созданы друг для друга. Они, а не мы с тобой.
Наверное, мы жили в разное время и на разных концах Земли. И каждый из нас мог бы быть счастлив, и был. И не исключено, что мы были одного пола и никогда не встреча

Скачать полный текст в формате RTF