Зинаида КУЗНЕЦОВА

ПРОХОДИТ ЖИЗНЬ

ТРИ ДНЯ В СЕНТЯБРЕ

На дворе стоял теплый сентябрьский день, пламенело бабье лето, но печь была жарко натоплена. Петрович лежал на печи, на горячих кирпичах и тихонько постанывал. Болели застуженные в войну кости, ныли суставы. Три дня назад спину прохватило так, что не смог подняться. Отпросился у председателя, отлежусь, мол, несколько дней
Да, война, война... Сколько лет прошло с тех пор, а она не отпускает, не дает себя забыть.
Со двора послышался громкий голос Лизаветы, жены. Опять с кем-то ругается — наверное, с его матерью. Ох, и надоели они ему со своими скандалами. Дня не проходит без криков и слёз. А ведь мать предупреждала о крутом нраве Лизаветы, уговаривала, плакала, когда он собрался жениться. Не послушался... Теперь никакого житья нет, хотя сам Николай был человеком добродушным, покладистым, общительным. Хорошо пел. На праздниках всегда затягивал: “Ты ждешь, Лизавета...”, “Землянку”, “Дрались по-геройски, по-русски...” и другие военные песни. Бабы заливались слезами, голосили по своим сгинувшим мужьям, сыновьям, но снова и снова просили его петь.
Чаще всего он пел свою любимую песню об Анюте, которая во время боя спасает раненого бойца. Любил он эту песню, потому что была и у него своя Анюта.
В феврале 44-го его тяжело ранило. Очнувшись, понял, что лежит на снегу, на изрытом снарядами поле, вокруг идет бой, рвутся снаряды, свистят пули. Он то терял сознание, то снова приходил в себя. Очнувшись в который раз, он почувствовал, что его куда-то волокут. Он застонал, открыл глаза. “Живой, живой” — это склонилась над ним сестричка Анюта, и слезы её закапали ему на лицо.
Он снова провалился в небытие и очнулся уже в госпитале, в тылу. За окном зеленела трава, светило солнышко, чирикали воробьи Казалось, что не было никогда войны и он не замерзал на том заснеженном поле.
Но это только казалось. Он был ранен в руку, в голову и в спину. Рука от запястья до плеча представляла собой один страшный сизый шов, кожа была стянута и зашита грубыми стежками. Она не сгибалась, но врачи говорили, что подвижность восстановится.
Провалялся он в госпитале до июля, а потом, штопанного-перештопанного, отправили на фронт, догонять свою часть.

Петрович, свесив с печи нечесаную голову, взглянул на стену, где в рамочках висели фотографии. Вон они все — на карточке: Витька, Серега, Анюта и он, Николай, в окружении чехословацких девушек и парней — снялись на память.
Рамка с фотокарточками висела криво. Петрович, кряхтя, слез с печки, подошел, поправил рамку, но уро

нил её. Стекло разлетелось вдребезги. “Ну, теперь не оберешься скандала, съест Лизка”, -с тоске подумал он.
Он поднял с пола карточку. На обратной стороне было что-то написано химическим карандашом. Петрович нашел очки с одной дужкой, вместо второй была привязана веревочка. Водрузив их на нос, стал разбирать наспись. Это был адрес Виктора. Николай опустился на кровать. Оказывается, его друг жил совсем рядом, километров двести отсюда, только в соседней области. Господи, как же это он раньше не увидел?!
Вошла Лизавета, стала со злостью греметь ведрами, чугунами. Петрович сразу весь как-то сжался, сделался ещё незаметней, меньше ростом.
А ведь каким он был парнем! После войны заведовал сельским клубом, организовал хор, который гремел на всю область. Потом поставили его председателем сельсовета, проработал в этой должности пять лет. Люди его уважали, шли за помощью и советом, несмотря на его молодость. И только дома Николай был никто.”Дурак”, “ненормальный”, “бездельник” — только такие слова находила .для него жена. Старшая дочь уродилась вся в мать, также свысока разговаривала с отцом, не стеснялась прикрикнуть. Младшая, вроде бы, в его родову, но и та научилась огрызаться. Сын, уходя в армию, сказал, что домой не вернется.
С такой житухой Николай и сам как-то опустился, начал прикладываться к рюмочке. С работы сняли, и он стал пасти колхозных коров. Работа эта ему неожиданно понравилась: ни тебе скандалов, ни криков, тишина, чистое небо над головой, жаворонки заливаются, пчелы жужжат.
Вечером, пригнав коров, Николай шел на речку, искупаться. Потом стелил постель в саду или на копне свежескошенного сена. Засыпал не сразу, хоть и гудели натруженные ноги. Смотрел в черное бездонное небо, любовался россыпью звезд. Вставал рано-рано, когда деревня ещё спала, по земле стелился туман, и,казалось, избы плывут над землей.
Всю ночь проворочался Петрович на печке. Утром сказал Лизавете, что поедет в районную поликлинику, совсем спина замучила. Не обращая внимания на её кудахтанье, он надел новую рубаху, костюм, купленный лет двадцать назад, прицепил орденские планки и ушел.
В райцентре взял билет на автобус, идущий в областной город. Устроившись на сиденье, закрыл глаза, и со стороны казалось, что он спит. Но он не спал. “Интересно, жив ли Витька? Какой он? Как встретит?”
Тогда, в 45-м, Николай, Серега, Анюта и ещё несколько ребят поехали на полковой полуторке в городок, неподалеку от их месторасположения. Там выступала фронтовая бригада артистов. Время поджимало, и они решили спрямить дорогу, проехать через лесок. Там-то и поджидала их немецкая мина. Рвануло так, что на добрую сотню метров разлетелись куски металла от машины и то, что осталось от тел.
Николаю снова повезло. Весь изрешеченный осколками, он, одна ко, остался жив.
Осколки до сих пор сидят в его теле. Один вот недавно вышел, когда Николай обедал. Подумал вначале, что это камешек хрупнул на зубах, а рассмотрел — это кусочек металла. Ещё один осколок сидит около сердца, ждет своего часа. Врачи сказали, что оперировать нельзя.

Скачать полный текст в формате RTF