леничное чучело, что к вечеру должно сгореть. Мне вдруг становится так жаль ее, что я невольно озираюсь: неужели, кроме меня, здесь скрывается и собственная Шурина душа, такая махонькая и тихая, что за столько лет я не смогла разглядеть ее? Но внутри Шуры — пустота. Я задумываюсь над тем может ли пустота быть любовью, ведь любовь бесконечна, как Вселенная...
Мои размышления никак не сказываются на Шуре. Она бессмысленно шатается по городу, подбирая огрызки беляшей для себя и окурки для деда. В парке, возле третьей слева скамьи, Шура находит недопитую бутылку и, восторженно замычав, опустошает ее прямо из горлышка. Отдельные струйки стекают мимо ее разинутого рта и льются на засаленый воротник пальто. Я уже знаю, что через четверть часа она пуститься приплясывать по лужам и вернется домой грязная, мокрая, но не разденется и не постирает одежду, а прямо в ней бухнется на железную кровать и уснет.
Когда Шура наконец просыпается, уже глубокий вечер. Ночи подкрадывается все смелее, одержимые вожделением слиться в одну протяжную зимнюю ночь. Постанывая и зловонно срыгивая, Шура сползает с кровати и топает к порогу. Я могу только догадываться, куда она направляется и ликую, завидев знакомый подъезд. Но возле него — две чужие тени. Шура останавливается и присаживается за куст. Я ошибаюсь, думая, что Шура прячется от посторонних. Она просто решила помочиться. Съежившись от неловкости за нее, я стараюсь глядеть на окна Тима. Они черны, и это дает надежду еще увидеть его сегодня.
И тут он появляется! Мой легконогий, прекрасный и храбрый полубог... Он немного пьян, беспечен и весел, его мягкие губы улыбаются чему-то, и я заранее люблю воспоминания, делающие его счастливым.
Но вдруг те зловещие тени отделяются от стены и направляются ему навстречу. Ночь безлунна и мертва, как эти тени, но мне все же удается заметить, как наливается безжизненным блеском пистолет, нацеленный на Тима. Я захожусь от крика, но мой голос бьется о непроницаемую стену, что разделяет наши миры, и Тим не слышит меня. И не видит черного глаза смерти, уставившегося на него. Он улыбается и идет к тем двоим.
Я не посылала импульсов. Я просто растерялась. Шура сама нелепо и грузно выскочила под дуло и поймала стремительные пули: в грудь, в голову, в живот! Ее тело мелко, страшно забилось, и я почувствовала, что освобождаюсь. Возвращаюсь в свой мир неземных звуков и светлой радости. Но крик отчаяния уже разрастался во мне, ведь Тим оставался здесь. Живой и невредимый, мой прекрасный, мой храбрый Тим... Те двое исчезли. Ночь поглотила все тени.
Я вижу, как он склоняется над Шурой и, потрясенный, все повторяет и повторяет ее имя. Он хватается за голову, ерошит свои короткие темные волосы, вскакивает, оглядывается и пускается бежать. Я несусь за ним, пока хватает сил,

но меня уже затягивает, затягивает... Пора возвращаться.
— Тим! — отчаянно зову я.
И вдруг он оборачивается на бегу, поднимает ко мне огромные от ужаса глаза и замирает, распахнув губы.
— Кто ты? — испуганно выдыхает он.
Но у меня больше нет сил сопротивляться. Только в первый и последний раз дотянуться до его побледневшей впалой щеки. Он хватается за лицо и пристально вглядывается в то место, где только что увидел меня.
— Кто ты? — кричит он, хотя меня уже нет рядом, и только ночь бесстыдно льнет к его недоступному телу, прекраснее которого нет ничего в моем совершенном мире.
Последнее, что я вижу, как он медленно, словно через силу, возвращается к покинутому всеми телу Шуры-дуры и садится рядом на разбитый временем бордюр.

г. Кемерово